ли, чтобы вовремя сделать поворот в самом неожиданном направлении.
Потому Клюха решил не посвящать Витяку и в другую подробность, которая разъела его терпение. Ибо не понять ему и того состояния, которое испытываешь, видя своих родителей шутами перед теми, кто, в сущности, если отличаются от них, то только тем, что над их судьбой не пегий, а буланый бык хвостом помахал. Выдрючивался бы, скажем, так же, как эти, что приезжали на заимку, тот же Евгений Константинович, Клюха бы с радостью воспринял бы это как должное, потому как умница, настоящий остряк и, главное, без претензий. Тому не надо зайца привязывать или того же лося подранивать, чтобы его потом высокий начальник добил. А ведь так уже не раз было.
Правда, отношения к начальству у Клюхи менялись в зависимости от собственного настроения, при котором он осмысливал увиденное, прежде чем списать его в пережитое. Скажем, Бугураева он не взлюбил с самого первого раза. И, может, больше оттого, что тот высигнул, ежели попробовать употребить поговорку, «из грязи да в князи». И Клюха доподлинно помнит тот момент, который стал переломным в судьбе Мартына Селиваныча, тогда еще просто званного совсем по-кошачьи, Мартиком и работающего в райкоме партии холуйком по части достать-раздобыть. И вот как-то приехало на кордон, как и на этот раз, высокое начальство. В каких оно рангах пребывало, Колька до сих пор не знает, но Верятина среди его не было, это точно. Хотя и ходил тот мужик такой же корячной походкой и, словно огораживая свою пузатость от чьего-либо прикосновения, тыкал пальцем в каждого, кто попадался на пути. Охлобыстин в ту пору тоже почему-то не присутствовал, хотя до этого приезжал, в сопровождении Когочкина и отца долго бродил по окрестьям и уехал, даже – по обыкновению – не выпив и не закусив. А первым секретарем в районе тогда работал тихий такой человек по фамилии Клюбин. И, как впоследствии понял Клюха из разговоров взрослых, погорел из-за того, что попробовал оправдать свое прозвание – потихоньку прилобунился к Любе Падалкиной, что буфетчицей в чайной работала. Было у них там чего серьезного или не было, никто не знает, только жена Клюбина, кстати, первая Клюхина учительница Ираида Ксенофонтовна, малость подсуетясь по чьей-то надоумке, застукала супруга со своей полюбовницей, когда они целовались. Хай та подняла конечно же неинтеллигентный, а прямо скажем, обыкновенно бабский, потому и стало все известно всем и каждому. И вскоре Клюбин был переведен в другой район. И тоже первым секретарем. На что случившийся на тот час у них Евгений Константиныч сказал:
– Там, говорят, ни одной Любки не проживает. Не к кому будет себя прислонить. А вот Иванов, хоть пруд пруди.
Так он намекал, что Ираиде Ксенофонтовне, а она по девичьей фамилии была Ивановой, будет с кем отплатить своему неверному супружнику.
Тонкий юморист Томилин. Потому Клюха с радостью ждет его приезда. Он и на начальство сроду не похож. Заявляется всегда без свиты. Иногда, правда, агроном районный его сопровождает. Но это больше для того, чтобы шкаликом рот побаловать. А по этой части он не промах. И вот попьют они, причем Томилиным привезенное. Сроду тот к чужой водке не прикасался.
