хоть как-то облегчить свою участь, – начал офицер, – покажи, где проживает рябой грузин.
– Я понятия не имею, о ком вы говорите, – заученно произнес Курнатовский, а сам возрадовался: кажется, Коба уцелел.
И вдруг – чуть ли не со смехом вспомнил, что??? один подпольщик назвал «Красный крокодил».
А когда у него поинтересовались, не почему крокодил, а почему именно красный, он ответил:
– В детстве мне как-то приснился красный крокодил. И вот с тех пор я – по выражению глаз и чего-то там еще – подыскиваю аналог среди людей. И как на Кобу глянул: «Вот он! Только хвоста нет!».
Но «хвост» был.
Только Коба его раньше, чем тому хотелось, заметил.
И, как это почти всегда делал, мастерски исчез.
Повезло ему и на этот раз.
– Сколь на долго? – как любит говорить он.
2
Коба не думал, что душой управляет ветер.
Вот он подул с предгорья и принес с собой запах конского пота, следом увиделись и сами лошади, на которых стеклярусом зыбились фигуры седоков.
Вдруг молниево вспыхнуло солнце, выхватило триколор всадников, умноженный неведомо насколько, и в жилах остановилась кровь.
Сейчас произойдет то, чего опасались и вместе с тем ждали.
Это должно произойти.
Это должно случится.
Коба – вкосую бросил взгляд на колонну демонстрантов.
Она не дрогнула.
Только сплотилась почти до непроницаемости.
Кажется, она так спрессовалась – ужу не проползти.
Кто-то запел неведомо что.
И голос его утонул в нестройности чего-то гортанного, лишенного смысла и слаженности.
«У-е-и-и, У-о-и-и» – вот все, что можно было, при хорошем слуховом восприятии, услышать.
Цокот копыт приближался.
– Со-от-н-яа! – раздалось, казалось оде-то много дальше, нежели где были кони.
И тут какой-то жеребец споткнулся.
Дебелая кобыла, в свою очередь, налетев на него, рухнула рядом.
«Уе-ии, – доносилось по-прежнему. – И-о-и-и!».
И первый всадник поравнялся с колонной демонстрантов.
Короткий взмах разрубил пространство между нагайкой и ссутулившейся спиной, и треск как бы распустил по швам рядно.
Сеченый качнулся, но не упал, только ссыпал с рядом идущего пуговицы, видимо, повторяя жест казака.
– Не тронь старика! – крикнул какой-то казак, и Коба узнал в нем Степана.
Но видел он его всего мгновение.
Ибо в следующее уже вжимался внутрь того квадрата, где раненым пламенем металось знамя.
То самое, которое в прошлую маёвку поклялись отстаивать до конца.
Под ногу попал камень.
Коба поднял его и швырнул в морду лошади.
И не потому, что она была важнее всадника. А оттого, что лошадь заведовала устремлениями казака.
Потому она и рванулась в сторону.
И
