мой гениальный план по лишению своей особы всяких признаков опостылевшей жизни.
План был такой: заплыть в море как можно дальше, расходуя все силы только в один конец. Учитывая мои спортсменские навыки, я мог вполне доплыть до зоны, охраняемой погранцами. А там меня либо подстрелят (ибо сдаваться я не намеревался), либо утону от истощения сил…
Воодушевлённый, я не стал откладывать исполнение гениального плана, но немедленно вскочил на ноги… Вскочил бы, ей-богу, если бы подлый месяц именно в этот момент не закончил со своим очередным перекуром и не выглянул из тучки-курилки. Начинать роковой заплыв на глазах у коптильщиков я не решился. А вдруг заинтересуются, вдруг не поленятся завести свою моторку, догнать и полюбопытствовать: куда это я, на ночь глядя, путь держу, уж не в Турцию ли махнуть задумал?.. Пришлось дожидаться следующего перекура ночного светила. А оно что-то с ним не шибко спешило. Накурилось, видимо. Тогда я потихоньку отполз в сторону, потихоньку встал и потихоньку двинул в противоположный конец пляжа…
Кстати, когда я говорю о пляже, то имею в виду вовсе не оборудованную для водного отдыха и солнечного загара песочную лужайку, но просто береговую песчаную линию, протянувшуюся примерно километра на три. Поэтому если бы я действительно пожелал достигнуть конца этого пляжа, то мне понадобилось бы для этого уйма времени, учитывая вязкие свойства местности, которую пришлось бы преодолевать. Нет, так далеко мои намерения не простирались. Скрыться из виду коптильни – вот всё, что мне было нужно.
Наконец, коптильня осталась далеко позади – почти невидимая даже в лучах вредины-месяца. Я решил присесть на дорожку – не обычая ради, а больше чтобы передохнуть, поскольку путь меня слегка утомил, а мне крайне не хотелось изнемочь в заплыве раньше, чем это предполагалось по плану. С тем и сел поодаль от кромки.
Между тем легкое штилевое волнение моря стало переходить в нечто более ощутимое, в прибой – в тот самый, под которым так приятно нежиться на солнышке в накатывающих на берег брызгах (что такое джакузи я, как и большинство моих соотечественников, в ту пору слыхом не слыхивал, но предрасположенность к нему испытывал стойкую). Я счёл это добрым знаком. Обнаружить меня, уплывающего за горизонт в накатывающих волнах, было значительно труднее, чем во время штиля.
Я попытался мысленно представить всю свою жизнь, найти в ней что-нибудь такое или этакое, что подтвердило бы её пресловутую ценность, но ничего стоящего не обнаружил. Да, думал я, жизнь даётся один раз, но проживать её всю совсем не обязательно, ибо она вовсе не дар напрасный и случайный, а сущее наказание неизвестно за что. Ладно, если бы можно было обойтись, подобно животным, инстинктами и привычками, но увы, гомо сапиенс лишён этой благодати, поскольку помимо души, наполненной страстью, имеет ещё и ум, изъязвлённый сомненьем. А с таким багажом в минном поле существования он обречён…
Истомлённый вконец однообразием своих
