энергичную натуру, графиня де Шамбла, сильно взволнованная принятым ею решением и мрачными картинами, встававшими перед ее бурным воображением, не могла преодолеть своего волнения и часто допускала промахи в игре. Она сама заметила это и, играя роль набожной лицемерки, нашла способ извлечь пользу из того, что могло бы бросить хоть малейшую тень на ее безупречную репутацию.
– Извините, господин аббат, – сказала она своему партнеру, – но я должна признаться, что теперь совсем не думаю об игре.
– Откровенно говоря, – ответил аббат Карталь, – я приметил, что ваше сиятельство заняты своими мыслями.
– Да, господин аббат, я занята одной мыслью, или, лучше сказать, угрызениями совести, которые преследуют меня с самого утра.
– Угрызениями совести? Не может быть, графиня! – воскликнул аббат Карталь с сомнением, очень лестным для графини.
– Да, господин аббат, именно так, – продолжала графиня. – Проезжая сегодня утром мимо богадельни, я приметила бедную женщину, очень плохо одетую, и тогда мне стало стыдно, что я одета в шелка и бархат, между тем как эта согбенная от старости несчастная мерзнет на холодном ветру. Я думала об этом целый день и нашла только одно средство успокоить свою совесть – попросить вас как попечителя этой богадельни принять для этих несчастных пятьсот франков, которые я наверняка истратила бы на пустяки, на какие-нибудь наряды, и которые там будут употреблены более достойным образом.
Сначала оба аббата приняли эти слова с восторженным молчанием, потом начали восхвалять благотворительность и набожность графини де Шамбла, которая прекратила их восторженные речи, объявив, что она и слышать не хочет о таком пустяке. После этого все снова принялись за игру, которая уже не прерывалась до десяти часов. Ровно в десять, по неизменному обычаю, аббаты встали и простились с дамами.
– Извините, – обратилась графиня к аббату Карталю, – я должна пятьсот франков для больницы, и именно здесь уместны слова: «Кто платит свои долги, тот становится богаче».
– Что же вам беспокоиться, графиня, – ответил аббат, – будет время и завтра.
– Нет, – сказала графиня с улыбкой, исполненной доброты. – Помощь старикам нужно оказать как можно скорее, они ведь так бедны! Притом, признаться, я не заснула бы, если бы вы ушли без этих денег, следовательно, я из чистого эгоизма желаю отдать их вам именно сегодня.
Тотчас встав, она открыла свое бюро, вынула оттуда билет в пятьсот франков и отдала его аббату Карталю. Оба аббата ушли, проникнутые умилением. Услышав, как заперли дверь на улицу, графиня подбежала к окну и прислушалась. Стояла вечерняя тишина, и она смогла уловить несколько фраз, которыми обменялись священники.
– Какая небесная душа!
– Какая щедрая благотворительность!
– Какая набожность! Какая живая вера!
– Ах, это благородная и праведная женщина!
Они все дальше уходили от дома, поэтому и графиня не слышала
