ляхи́е, – осадив коня, прокричал Василька. – До́лга блудзи́ли мы, глядзи́м аганёчык. Пае́хали на няго́, ба́чым лясо́к, а у нызи́не ля о́гнишча двое. Пакрыча́ли мы им, нам такса́ма кры́кнули у отвэ́т, а як падъе́хали, з уси́х бако́у на нас наляце́ли.
– Со всех боков налетели? Люди лихие? Разбойники?
– А я чаго́ ка́жу? Вядо́ма разбойники!
Боярин соскочил с коня, ухватил Васильку за грудки:
– Много ль их было?
– Чалаве́к дзе́сяць. Все, хто с дубьём, хто з топором, хто з рога́тиной. Адзи́н майго́ каня́ за узду уха́пиу, а дру́гий кисцянём па галаве́ мяне́ уда́рыу. Шпака удар змякчы́ла, зляце́ла…
– Да бес с ней, с твоей шапкой! – перекрикивая вой ветра, орал Плетнёв. – С сыном что, говори! Что ж его… насмерть?
– Пабо́йся бо́га, Микита Игнатыч. Гэ́тыя и́роды бо не зразуме́ли на ка́го нарвалы́ся. Макар Никицыч дваи́х з каня́ посёк, перш чым конь яго́ павали́уся. Рога́циной яго, пра́ма у бок и адра́зу до смерци́…
– До смерти, говоришь? Насмерть… кого, Макарку?
– Да не́а… каня́ ёного! Каня рогациной ты́кнули. Конь яго памёр, а сам ён няма́.
Боярин оттолкнул Васильку и отступил на шаг, перекрестился.
– Живой! Ну, слава те…
– Так сын твой пе́шы яшчэ́ аднаго́ саблей даста́у.
– Пеший? Ещё одного саблей достал?
– Са́блей, саблей! Ёного насмерть, а удву́х пара́ниу. Тут яму вила́ми ў бок и ты́кнули. – Василька вытер ладошкой посиневшие губы. – Я такса́ма а́днаго саблей уда́рыу, перш чым тыя, хто вы́жыу, па кустах разбегли́ся.
Никита Плетнёв:
– Ты тоже одного зарубил. Молодец! А остальные, значит, в кусты сиганули?
– Як зайцы.
– Дальше что было, сказывай.
– Як тые злы́дни разьбеглы́ся, я да сынку тваму́ зна́чыць ки́нууся, а з няго́ кро́вушка так и хлы́щэт. Перавяза́у я яго́, хаце́у на свайго́ каня́ пасаддзи́ць, ды да вас верта́ться, а ён стогне ды стогне.
Боярин и сам застонал:
– Стонет и стонет!.. Ой, мать честная, почто ж я его туда послал?
– Едь, ка́жа, да ба́цюшки, – продолжал Василька Бурак, – да прывядзи́ яго́ да мяне́, а я тут заста́нуся, поспяша́й. Я яму, ды як же, а ён узлава́уся2. «Казано табе́ ехаць, так едь!» Я на каня́, гово́рить, не узле́зу. Я яму: «А кали гэ́тыя, што па кустах скочы́ли, вярну́цца?», А ён мяне́ пальцам на паго́рак3 ты́кае. «Вунь, – кажа, – там и́хни ляжы́ць, пара́неный. Вяжы́ яго́ и цягни́ да мя́не. Коли яны́ вярну́цца, я гэ́таму супаста́ту но́жык да горла, глядзи́ш не кра́нуць4.
Плетнёв снова перекрестился.
– Далеко до того лесочка ехать?
– Дык вёрсты тры бу́дзе, не бо́льшэ.
Боярин покликал Кручинина и Федьку-татарина, сказал:
– Я с Василькой и Федькой до Макарки, и ты, Тимошка, веди остальных по нашему следу. Поторопись,
Разозлился.
На холмик указывает.
Вон, – говорит, – там один из них лежит, раненый. Вяжи и тащи его ко мне. Если они вернутся, я этому супостату ножик к горлу – глядишь, не тронут.
