нет-нет, да и поглядывала на окоченевших мертвецов. Глашка же, сидевшая рядом на постеленной на пень перине, не отводила от убитых в бою разбойников взгляда, то и дело дёргала за рукав Лукерью, что-то ей шептала.
– Да уймись же, окаянная! Что ж ты, убиенных не видала? – наконец не выдержала та.
– Чё эт? Видала, конечно! Помнишь, как царёвы люди к нам с погромами нагрянули? Скольких тогда мужиков посекли! Их тогда в одну телегу свалили и на кладбище свезли. Потом ещё Отеньку-охотника видала – его из лесу окровавленного привезли. Медведь его подрал, а он потом оттого и помер. Я много чего видела, но то издали, а так, чтобы вблизи…
– Вот радость-то – на покойников глазеть! – возмутилась Лукерья.
– Пусть не радость, но интересно же. Убиенных-то я видала, а вот разбойников ни разу. – И Глашка, осмелев, спросила Плетнёва: – Можно погляжу?
Боярин усмехнулся:
– Гляди, чего уж! От них не убудет.
Глашка тут же направилась к мертвецам.
– Этот старикашка, а тот – так совсем мальчонка! – крикнула она. – Куды ж полез? С кем связался?
– Нашла о ком горевать! – рыкнул Кручинин. – Он бы уж нас, пожалуй, не пожалел. Ножичком по горлу и в овраг, воронью на пир. Макарка молодец! Я порой и сам дивлюсь тому, как он с саблей управляется. Рубится, точно бешеный. Кто под руку ему в сече попадёт, тому уж не спастись.
Настасья слушала разговор вполуха, потом тоже не удержалась и подошла к мертвецам. Первый и впрямь был уродливым и морщинистым стариком; ему сабля рассекла грудь от плеча, едва ли не до пояса; у второго была разрублена голова. Тут к убитым подошёл татарин Федька и цыкнул на Глашку:
– Айкы́л, хаты́н – а ну отойди!
Он сорвал с мёртвого старика шапку, распахнул тулупчик и потянул пальцем гайтан, разглядывая надетый на мертвеца крестик.
– Не трожь! – процедил Кручинин.
– Бакы́р сакчасы́ – дешёвый оберег, медяшка… не нужен такой. – Федька поморщился, потом повернулся к молодому, потянул его за рукав и довольно крякнул. – А вот это сгодится.
– Чяго́ там? – оживился сидевший в сторонке Василька Бурак.
В левом ухе убитого паренька красовалась крупная золотая серьга в виде кольца.
– Алтын балдак6 – чистый золото.
– Ух ты! Як жа я я́го адраз́у не уба́чыу, дай паглядзе́ць.
– Раз не разглядел, вот и не лезь, – грубо ответил Федька, после чего вырвал из уха молодого разбойника золотую серьгу, обтёр о снег и сунул в висевший на поясе кожаный мешочек.
Глашка взвизгнула и отскочила. Василька возмутился:
– Гэ́тага чо́рта Макарка засе́к. Яго́ гэ́та здабы́ча7.
– Себе оставь. Моему сыну мертвецов обирать не пристало, – сурово пробасил Плетнёв.
– Ну, кали́ так,
Золотое кольцо (татарск.).
Этого чёрта Макарка зарубил. Его это добыча (белорус.).
