верится.
– А вот и напраслину говорите! – возмущённо выкрикнула Глашка. – Говорю же: ничего не рассказала, а вот от него самого много чего спознала. Токмо раз ты мне, матушка, верить не желаешь, так я тебе тоже не расскажу ничего. – Девка отвернулась.
Тётка Лукерья, слушавшая все эти пересуды, только покачала головой.
– Ой, молодухи вы молодухи, сладу на вас нет! Что девка сенная, что княжна – всё едино! В голове одни шашни да непристойности. Княжну аж к самому царю везём, а они всё о молодцах да о делах сердечных гутарят! Ужель и я такой была… по молодости?
– А какой ты была? – Настасья потянула Лукерью за рукав. – Расскажи.
– Не скажу, больно много знать хотите! – Лукерья насупилась.
Они помолчали, потом Глашка поднялась, отошла в сторонку и поманила Настасью рукой. Та посмотрела на Лукерью. Тётка сидела в задумчивости. Настасья подошла к Глашке.
– Не хочет она говорить! – прошептала девка. – А оно и не надобно. Я сама и так всё про неё знаю.
– Что знаешь?
– Тебе Лукерья наша про Дуняшку сказывала?
– Про то, как к ней купец сватался, а она за него не пошла да со скоморохом сбежала? Ну было!
– Так вот, Лукерья наша недалеко от Дуняшки ушла. Такой же в молодости грех сотворила, а теперь мается.
– Грех? Какой ещё грех?
– В молодости наша Лукерья, по слухам, справной девкой была – в теле, одним словом, ну и на лицо ничего так, нравилась парням. Трижды к ней сватов засылали, а она ни в какую. Этот для неё стар, тот уж ветреный больно, тот скуп, тот некрасив, а кого полюбила, так он её сватать не захотел. Обрюхатил на сеновале и сбёг.
– Как Дуняшкин скоморох? – переспросила Настасья. – Во дела!
– А я что? Всех поучает наша Лукерьюшка, а сама… – Глашка воровато посмотрела на сидевшую в задумчивости тётку. – Ро́дила она опосля того. Теперь-то всем сказывает, что мужик её на войне погиб, а на самом деле всё не так было.
Настасья, глядя на опечаленную Лукерью, уж пожалела о том, что завела этот разговор. Знала ведь она Прошку – Лукерьиного сынка. Юродивый, как и Мишаня, да только пророчить не может. Жил Прошка при княжьем дворе, в доме жил, пока чуть хату не спалил. После того князь Тихон его в хлев переселил. Там Прошка с тех пор и обитал. Жаль его, но кому охота в погорельцы попасть? Правда, сам Прошка не особо от всего того страдал – пас свиней, рыбку из пруда любил тягать да на дудке играл. К сладостям уж очень пристрастился, дашь ему леденец – вот он и счастлив. Посасывает жжёный сахарок, хихикает, благодарит да крестится.
Глашка снова заговорила:
– Так что и Лукерья наша баба бедовая. Только делает вид, что так строга и неприступна. Думаешь, отчего она с нами в Москву-то напросилась?
– Отчего?
– Да оттого, что устала она со своим сыночком-дурачком возиться! Небось, тоже в столице надеется
