вас. Я передумал, так как понял, что лечебный пляж существует для тех, кто приехал к вам оздоравливаться. Так что ещё раз извините за беспокойство». Ваша реплика, полагаю, будет короткой.
– Актёр из меня некудышный. Да и вы, по-видимому, не актёр. Но поймите же и меня. У меня одна единственная дочь. Умница. Очень симпатичная девушка. Школу закончила с золотой медалью, университет с красным дипломом. Поступила в аспирантуру… Уже думали сыграть свадьбу. Жених – коренной москвич, обаятельный, добрый. И вдруг… пару лет… назад… всё расстроилось. Появился некий Курбов, в которого она влюбилась, как бы сказали в девятнадцатом веке, без памяти. Жениху была дана отставка. Работа по теме диссертации отошла на второй план. Устроилась в газету, очевидно, чтобы оказаться в среде, которой принадлежит этот самый Курбов. Журналистка, на мой взгляд, из неё не получилась. И она сама это поняла, извинилась перед руководителем и снова села за работу. И вот я услышал, что в нашем городе открылся корреспондентский пункт высокоавторитетной газеты. И вскоре прочёл в ней статью на нашу местную тему за подписью «Андрей Курбов, собкор». И в тот же день увидел на улице, как мне показалось, свою дочь, но не смог догнать – она зашла в какой-то дом в каком-то переулке. Тут со мной произошло что-то странное. Когда я опомнился, то не смог отыскать тот дом, да и переулок тоже. Я решил, что она зашла в ваш дом. Вы в каком переулке живёте?
– Мне выделили квартиру в новом доме на улице Некрасова. На первом этаже помещается корпункт.
– Нет, она скрылась в особнячке старой постройки…
Андрей Владимирович поднялся со стула и подошёл к окну.
По выцветшему небу полз самолёт, оставляя за собой рыхлый след. Курбов взглянул на часы – половина четвёртого.
– Как зовут вашу дочь?
– Надя… Надежда…
– Нет, – помолчав, сказал Курбов. – Что-то здесь не так.
– Попробую выяснить, – тихо отозвался Плотцев. – А пропуск всё-таки возьмите. На пляже сейчас хорошо. Отправляйтесь-ка на пляж.
Старый ветер пролетел
За день песок сильно нагрелся, и, ступая по нему босыми ногами, Андрей Владимирович слегка обжёгся, а потом ничего – притерпелся. Он разделся, бросил одежду на изголовье топчана и лёг животом на его горячее ложе.
Синяя гладь воды у горизонта слегка приподнималась, и оттого залив в бронзовой оправе берега казался огромной выгнутой линзой, за сотни веков идеально отполированной ветрами и днищами кораблей. Курбов прослушал переданную по радио сводку биоклиматической станции: «Температура воды в море 25 градусов». Курортник в зелёных плавках, расположившийся по соседству, удовлетворённо крякнул и закрыл лицо книгой.
Никто не купался. Только у самого берега мужчина и женщина колотили руками по воде, норовя обрызгать друг друга. Андрей Владимирович понаблюдал за их игрой и закрыл глаза. Он не исключал розыгрыша, который вполне могли затеять его московские приятели, чтобы напомнить, что они живы, здоровы и по-прежнему горазды на выдумки, но вспомнил усталые, красные от напряжения глаза Плотцева… Вряд ли бы тот согласился участвовать
