были готовы все опутать своей ядовитой паутиной. Посуди сам… – Он достал из бокового внутреннего кармана записную книжечку и начал читать: – «В Совете Народных Комиссаров, которым руководил, условно скажем, русский Ленин…»
– А почему условно? – спросил Георгий.
– Да потому что он – еврей. Мать его Бланк – иудейка, а никакая там не немка. Сейчас все будут прикидываться то немцами, то поляками, смотря какие фамилии себе намотали.
Прялину стало горько. Его всегда страшно бесил антисемитизм. Это прелое чувство разоблачительства кого-либо по крови. Может, подобное не было ему свойственно, оттого, что он – в свое время – воспитывался в интернате, среди сирот, где вопрос о расе не стоял, в ходу были совсем другие отличия.
– Так вот, – продолжил Деденев, – среди руководителей Совета из двадцати двух красных чиновников было три русских, по одному армянину и грузину и – семнадцать евреев! Каково?
– Ну в общем-то, – неуверенно начал Прялин, – нормально. Ведь среди них были самые грамотные…
– Да! – со злом махнул рукой старик и стал читать дальше: – «А вот в военном комиссариате, которым руководил Троцкий, из сорока трех людяй в кожанках русских не было совсем, зато евреев находилось тридцать четыре человека!»
– А кроме них кто же еще был? – спросил Георгий просто по инерции, чтобы молча не слушать то, что Деденев прочтет дальше.
– Восемь латышей! Заметь – кого? Именно они потом расстреляют императорскую семью! И один – немец.
И вдруг Прялина осенило! Стало ясно, почему Деденев так рьяно выступает не только против евреев, но заодно с ними и против латышей. Ведь когда-то он туманно намекнул, что его отец был офицером царской армии.
– В общем, все я тебе тут мозги не буду затуманивать. А скажу, подытожив: из пятисот сорока пяти разного рода начальников было четыреста сорок семь евреев, и – в российской-то стране! – только тридцать русских.
Он на минуту умолк, потом спросил:
– Ну каково?
Чтобы не обижать старика, Прялин сказал, что впечатляет. А на самом деле остался при своем мнении, что русские в основном, коли они были грамотные, пребывали в офицерстве или в интеллигенции, которая на революцию смотрела свысока, может, как раз потому, что вокруг нее роились евреи и голытьба. Ну и кто еще был? Простому-то человеку грамота была почти недоступна. Вот и результат.
– Никакой перестройки, – продолжил Деденев, – никому не надо! Нужно активно погонять их же, въевшихся в нашу нацию, чтобы они прекратили злостный саботаж.
– Какой? – без всякой наивности спросил Георгий.
– А тот, что все заводы дымят, фабрики работают, а на прилавках – хоть лысой головой катись. Где продукция? Куда она девается? И я уверен, что есть места, где ее гноят, зарывают, жгут, превращают в лом. И делается это все затем, чтобы мы ни с кем не конкурировали. Чтобы у нас постоянно был недохват и мы бы шли с протянутой рукой к господам капиталистам.
Дождь тем временем перестал,
