какой, постыдный даже.
Мои размышления о превратностях судьбы прервала не шальная волна, не новый приказ шкипера, а Полуяров-младший. Он навалился на меня и жарко прошептал на ухо:
– Ты – труп.
Глава шестая
– На себя посмотри, – умело парировал я этот гнусный выпад, отталкивая Федора. Тоже еще, стращать вздумал посреди Атлантики. Будто мне не страшно. Еще как страшно, но я же креплюсь!
– Ты не понимаешь. – Полуяров торопливо выталкивал из себя слова. – Это наказание! Проклятие действует! Мы обречены. Ты – труп, и он, и он, и даже я…
Эх, подумал я, коньячку бы Федору, и проспаться, авось отпустит. Хотя случается, что и не отпускает.
* * *
Шелестова смотрела на меня и ждала вопросов единственно с тем, чтобы ответить на них молчанием. Поэтому я пошвырял еще продуктов в пакет и сказал:
– Можешь оставаться, а я пошел.
В кокпите я тоже не задержался, хотя первоначально собирался начать заморение кольчатых именно здесь. Хотелось и есть, и пить, но пять минут уже ничего не изменят, а на берегу все же удобнее. Там и костерок можно развести, коли понадобится. А еще там штаны! Не могу я в трусах, воспитан так, и не то чтобы стесняюсь, а перед самим собой неловко.
Нагрузившись – три пакета, подводное ружье, черенок-дубинка, – шагнул в воду и побрел к берегу. Под ногами были камни – гладкие и не очень, скользкие и шершавые. И никаких банок с говядиной и наркотиками.
На берегу я первым делом натянул штаны и сунул ноги в сапоги – на «Золушку» я отправился босиком. Потом стал есть. Ел я долго и с удовольствием. С учетом сложившихся трагических обстоятельств сей факт свидетельствовал против меня, ибо представлял Андрея Говорова человеком, мало циничным и насмешливым, но и жестокосердным. Однако у меня имелось оправдание: никогда в жизни я не жаловался на аппетит, даже в детстве рубал манную кашу так, что за ушами трещало, посему на лицо здоровый физиологизм, и не надо примешивать сюда мое холодное сердце.
Насытившись и, тем самым, одолев пресловутого червячка, я вернулся к насущному. Я цыкал зубом, мечтал о зубочистке и думал о Чистом.
Шишка на затылке – не твоих ли рук дело, а, Костя? А кто тебя по голове шандарахнул? Это у меня – шишка, ее еще можно списать на булыжники и гик, метнувшийся от борта к борту. А у тебя такая рана, что даже я, дилетант, сообразил, что это след от удара. А что Миле толковал про камни да случайность, так это чтобы до поры карты не открывать. Козырей у меня не густо, так пусть «джокер» будет. Ты бы меня, Костя, понял, потому как тоже игрок. Правда, ты краплеными играл, шулер. Дать бы тебе канделябром, как заведено было, да опередил кто-то.
Я поймал себя на том, что обращаюсь к Чистому так, будто он живой. А ведь Костя мертв, мертвее не бывает. Мне стало жутко, захотелось переключиться на что-нибудь светлое и жизнеутверждающее, но такового не нашлось.
Если не Костя, то кто огрел меня
