сразу же вспомнил, что анекдот про объявление ему накануне рассказал Прыга. Ну а при чем тут девки? Откуда они взялись? А море, а мост, а церковь… Что это еще за символы? А ведь вчера ему казалось, что он рехнется.
Жизнь как-то разом приобрела другое значение и смысл. Он вдруг понял то, что для него казалось летучей случайностью и неожиданным промельком. Даже то скуление стихов, которые неожиданно для самого себя запомнились где-то на середине:
Кучерявость кустов и плешивость прогалин –
Это все, что успел на земле разглядеть
Не погибший, а в небо восшедший Гагарин,
Что еще продолжает лететь и лететь.
До вчерашнего дня ему казалось, что его полет тоже бесконечен. Что прирастание к дереву насильственных побегов – прививок – его никогда не коснется. Он просто счастливчик, которому, чтобы побаловаться семечками, не надо прогрызать зубами толстокорость тыквы.
Но вчера он утратил свои пророчества, бездумно, как неожиданно теряют девственность, и упал, как насквозь проспевшая груша. Упал и – вдребезги!
Его мысли, как выядренившиеся яблоки, стали круглы и неукусны. А за окном ноздреватый, совсем как «российский» сыр, вечер.
Первый вопрос Прыги был такой:
– Скажи, чем отличается еврейская Пасха от русской?
– Не знаю, – не покривил душой Костя.
– А тем, – весело проговорил Прыга, – что на русской люди целуются, а на еврейской – плюются.
– Я чего-то об этом не слышал, – сказал Конебрицкий.
– Ничего! Все по порядку.
Он глотнул водки и спросил:
– Знаешь, сколько мои ноги перемесили грязи, вернее глины?
– Зачем?
– Чтобы приволочить сюда того, кто упирался.
– Ну и где он? – заозирался Костя.
– Передо мной! – торжественно ответил Прыга.
– Не понял, – заморгал Костя.
– Тебе глюк был, что ты пидор?
– А с переводом можно? – обвялыми губами попросил Конебрицкий.
– Пожалуйста! Видение было, что тебе скоро двоедырье устряпают.
– Как? – вырвалось у Кости.
– В пасть – взаглот и в жопу по самые некуда.
– За что? – не столько спросилось, сколько выдохнулось.
– А за то, что ты петушка двум клиентам играешь.
– Это кому же?
– Ну сперва тем, у кого оглоедничаешь. А потом нам, людям, кто по квасу и опустить может.
– Ну а что я такого сделал? – безнадежно спросил Конебрицкий.
– Ты мазу держал, когда мы в Дубопадовке ишачили?
– В Листопадовке, – поправил Костя. – А что такое маза?
– Ну, во-первых, маза – это поддержка. А про Листопадь забудь. Теперь на тебя только дубы будут валиться.
– Ну что я такого сделал? – голос взмоленно потоньшел.
Прыга налил
