тогда он принимался за распознание слов, укатившихся в зрительные образы.
Вера, видимо, понимала его это состояние и потому не требовала от него ожидаемого, то есть мужского внимания, одолжив все это вечному хранению в памяти.
Хоть их вроде бы и разделило двенадцать лет, но это не требовало с его стороны, можно сказать, жертвенности. Ведь не мальчик.
Вера не знала, с какого момента она стала смотреть на себя как бы со стороны, находя все больше и больше изъянов в себе или недочетов, которые другие стремятся не замечать.
Часы пробили четыре.
Конечно, дня.
И всполошили супругов.
Отдельно друг от друга.
Но во всем этом, что нагустело в их отношениях смолой неприятной прилипчивости, вдруг возникло отдушечное обстоятельство. К Вере приехала подруга.
Когда жена ее представила, та, видимо, еще блукала по закоулкам только что случившегося с ней разговора. Который – с ее стороны – закончился, как всегда, всепонимающей ухмылкой.
У подруги были резвые глаза, но продуманные движения.
И это несоответствие как бы лишало ее цельности.
Тем более обряжена она была в штаны такой обтяжности, что невольно тянуло получить пятерку по анатомии человека.
Максим играл роль подносчика всего того, что требовалось, чтобы сервировать стол.
Вплоть до солонки.
Которую Вера почему-то звала сольлешницей.
Когда стол обрел праздничный вид, супруга украсила его бутылкой коньяка, однако предупредив:
– Тебе пить нельзя.
– Почему? – обидчиво поинтересовался он.
– Ты меня повезешь, – за Веру ответила подруга.
Разговор, который тараторно шел за столом, Максима особенно не интересовал, и он вышел подышать свежим воздухом.
Вот там его и ущучила подруга.
В ее глазах переливались градусы только что выпитого.
– Неинтересны мы тебе? – спросила она, споро раскуривая сигарету.
– Ну почему… – начал было он.
– Не трать зря слов! – остановила его подруга. – Бабы, как на дороге ухабы, только при мысли чувствуют себя людьми.
Такие мудреные фразы в ту пору до Максима еще не доходили.
Потому он смиренно молчал.
– Вы с Веркой – в одной печке дверки, – вдруг срифмовала она. – Она – к той стороне, где жар, а ты – где холод.
Он хотел сказать, что жара особого не чувствует.
Но передумал, считая это личной тайной.
– С Веркой жить можно, – тем временем продолжила подруга. – Она даже если споткнется, то скажет: «Это Богом зачтется». А я, простите меня, насос с отсосом, до ужаса злопамятна.
Максим хотел спросить, что она имеет в виду, ставя в один ряд насос и отсос?
Но и этого не сделал.
Искурив две сигареты, подруга сказала:
– Ну что, пойду к общему столу, где чистят камбалу, – опять зарифмовала
