что обследовали. Однако утверждения утверждениями, а документов нет. Написали протокол, один экземпляр вручили ректору Волгоградского медицинского института и отправились в столицу.
Виктор Павлович Григорьев читал протокол вместе с проректорами и деканами, все тяжко вздыхали, все, кроме Боголюбова:
– Этого не может быть! Это наглая ложь! Это провокация!
– Провокация не провокация, а факт налицо, – подвел итог ректор.
– Как-то странно, – продолжал декан, – уж очень выборочно исчезла документация. Надо бы проверить остальные документы.
– А что это даст? Даже если кто-то и изъял истории болезни, где их искать и у кого? – высказался Георгий Хорошилов, работавший в то время секретарем парткома института. – Давайте дождемся окончательных выводов Москвы. Но я уверен, Фёдор не виноват, его подставили.
Сразу после совещания Боголюбов поехал к Шинкаренко. В кабинет декан вошел без стука, не поздоровавшись:
– Ты что творишь, Шинкарь? До чего ты докатился, Виталик!
Шинкаренко встал из-за стола, удивленно округлил глаза, но страха скрыть не мог.
– Ты что как с цепи сорвался, друг мой? – Голос Виталия дрожал.
– Я тебе больше не друг, тварь поганая!
– Я бы попросил без оскорблений! Что я тебе такого сделал?
– Не мне, шинкарёнок подлый. Если бы мне, я бы тебя тут же прибил, ты меня знаешь!
– Тогда чем и кому я навредил?
– А ты не знаешь? Знаешь! По глазам вижу, знаешь, Виталик, подлая твоя душа. Феде Кудрякову навредил. Ты жалобу в Москву состряпал?
– Ты что с ума сошел, Олег?
– Это ты с ума сошел, сволочь! Ты! Скажи, пожалуйста, кому поклепы выгодно на Фёдора возводить? Тебе, гад! Только тебе. Ты это уже делал в сорок пятом, помнишь, как меня оговорил?
– А ты докажи, – сорвалось с языка у Шинкаренко.
– Я и доказывать не буду. Я на сто процентов уверен, и ты это прекрасно понимаешь. – С этими словами Боголюбов резким ударом правой врезал бывшему другу прямо в глаз. – А теперь ты доказывай, что это сделал я. Козел!
Олег Васильевич покидал клинику хоть с какой-то степенью удовлетворения. Он не знал, что делать с клеветником, действовать его методами Боголюбов не мог, а дуэли давно запретили. Очень жалко, что запретили.
Виталий Карпович сидел в рабочем кабинете до поздней ночи, сгорая от злости на всех, но только не на себя, он строил планы мщения Олегу. Перед уходом домой несколько успокоился, открыл свою диссертацию. «Ничего, я вам всем еще покажу, кто такой Шинкаренко! Защищу докторскую, пойду дальше, по головам пойду этих проклятых правдолюбов-боголюбов». Домой пришел за полночь, жене сказал, что напали на него уголовники, требовали денег, но он отбился. На следующий день на работу не пошел, сказался больным гриппом, лежал на диване целыми днями и гасил в себе злобу, та постепенно уходила, особенно в моменты, когда Виталий ел печенье
