этого…
Стрелец грубо растолкал Медникова.
– Вставай!
– Куда еще? Ночь на дворе!
– Поговори еще!
Тимофей выбрался из темницы, и его сразу схватили под руки.
– Шагай!
Он услыхал, как сзади него выводили наверх кого-то еще. Когда вышли на улицу, оглянулся через плечо. Рядом с ним стояли Григорий и Рябой.
Рябой поежился. Мартовская ночь еще была холодна. Григорий чуть подтолкнул казака под руку.
– Помнишь, что я говорил?
– Эй там! Язык узлом завяжи, а не то отрежу!
Некоторое время шли молча. Ночная Москва обступала, нависая громадинами церквей.
Тимофей чувствовал, что наступил последний час. И выбирал момент для схватки. Им вдвоем с Гришкой на многое рассчитывать не приходилось. Но жизнь отдадут не зря.
– Куда нас? – набравшись смелости, спросил Рябой.
– Туда, где жисть твоя пойдет ручьем! – отшутился один из стрельцов. – Оголодал небось, сердешный? – в голосе его пробивались издевательские нотки.
Но старший на него прикрикнул:
– Молчи! За дорогой лучше гляди!
И вдруг из темноты ночи под ноги первому стрельцу выкатилось что-то бесформенное, чудное, не то собака, не то карлик, замотанный в тряпки.
– Чего там? – строго окликнул старший, напряженно вглядываясь в фигуру.
– Чудища какая!
Но тут чудище распрямилось, оказавшись мужичком малого роста, который резко шагнул к стрельцу, ударив его ножом в живот. И сразу, как по тайному сигналу, из темноты выскочили несколько дюжих мужиков. Завязалась короткая, но жестокая схватка. Стрельцы, не ожидавшие нападения, валились в грязь один за другим. Их убивали без единого выстрела, только топорами и ножами. Правда, у одного из нападавших была в руке сабля. Обращался он с клинком уверенно и легко, как опытный боец. Уж казаку ли, умельцу сабельного боя, этого не знать?
Но было и еще одно обстоятельство. Почудилось на миг Тимофею, что он уже видал где-то этого человека. Но где?
Старший из стрельцов упал последним, и к нему еще живому подступил, нагнувшись Григорий.
– Убивать нас вели? Ну, говори?
– Какое? За Яузу отвести хотели, там…
Он не договорил, потому как не успел придумать. В голове, как в клетке, жалкой птичкой билась мысль: «Неужто все?».
Но воровской закон суров – живых не оставлять!
– Ну, прощай тогда…
Григорий спокойно, ничему не удивляясь, как будто ждал чего-то подобного, зарезал его ножом, который передал ему один из ночных татей.
– Уходим, Верескун!
Тимофей вздрогнул, услышав это имя. Но еще более удивился он, когда понял, к кому был обращен крик. Его сосед по темнице, Григорий, только что хладнокровно убивший стрельца, быстро оглянулся, отвечая своему дружку:
– Оружие соберите! И живо!
Разбойнички умело, со знанием дела собрали все стрелецкое
