к берегу, не знаю, с каким намерением – вероятно, для того чтобы броситься в воду. Отец удержал меня. Я дрожал от страха и кричал изо всех сил: «Том! Мой милый Том!» Наконец, он появился. Я начал звать его так усердно, что он вернулся; я успокоился только тогда, как он вышел на берег.
Тогда отец указал мне на лебедей, которые скользят по поверхности воды, на рыб, плавающих на небольшой глубине, и растолковал мне, что человек при помощи некоторых движений может по нескольку часов находиться в стихии рыб и лебедей. Подкрепляя объяснение примером, Том потихоньку сошел в воду и, уже не ныряя, начал плавать, протягивая ко мне руки и спрашивая, не хочу ли я к нему. Я колебался между желанием и страхом, но отец, заметив, что` со мной происходит, сказал: «Не мучай его, он боится».
Эти слова были заклинанием, с помощью которого из меня можно было сделать все что угодно. Отец и Том всегда с таким презрением говорили о трусости, что хоть я и был ребенком, однако покраснел при мысли, что они думают, будто я боюсь, и закричал: «Нет, нет, я не боюсь, я хочу к Тому!»
Том вышел на берег. Отец раздел меня, посадил на спину к Тому и велел хорошенько держаться руками за его шею. Том поплыл. По тому, как сильно я сжимал ручонками шею Тома, он мог догадаться, что мужество мое не так велико, как я старался показать. В первую минуту от холода у меня перехватило дыхание, но мало-помалу я привык. На другой день Том привязал меня к охапке тростника и, плавая рядом, показывал, как нужно двигать руками и ногами. Спустя неделю я уже сам держался на воде, а к осени научился плавать.
Остальную часть моего воспитания матушка взяла на себя, но она так умела приправлять свои уроки любовью и лаской, что я чередовал часы отдыха с часами учения, и мне легко было перейти от одного к другому. Тогда уже стояла осень, погода стала холоднее, и мне запретили ходить к озеру. Это тем более меня огорчало, что по некоторым причинам я предполагал, что там происходит нечто из ряда вон выходящее.
В Вильямс-Хаус приехали какие-то незнакомые мне люди, батюшка долго толковал с ними, наконец, они как будто согласились. Том повел их куда-то через калитку парка, которая выходила на луг, отец пошел вслед за ними и, вернувшись домой, сказал матери: «К весне будет готово». Матушка, по обыкновению, улыбнулась, следовательно, неприятного тут ничего не было, но эта тайна чрезвычайно раздразнила мое любопытство. Всякий вечер эти люди приходили к нам ужинать и ночевать, и отец тоже почти каждый день ходил к ним.
Наступила зима, выпал снег. В этот раз нам уже не нужно было расставлять сети – следовало только отворить двери птичника. Все наши прежние питомцы опять прилетели, и с ними еще многие новые, которым они, вероятно, расхвалили на своем языке наше гостеприимство. Мы всем им были рады, и они опять нашли у нас корм и сосенки.
За долгие зимние часы матушка научила меня читать и писать, а отец объяснил первые основы географии мореплавания. Я обожал рассказы о путешествиях, знал наизусть приключения Гулливера
