одна рука не знает, чем займется другая, да я и сама не знаю, чем они занимаются. Если б ты только его увидела, Шила, ты бы в нем души не чаяла! А уж как я его люблю – вот, кажется, так бы его и съела!
ГОБНАТЬ: Ох, Кать, что ж это ты такое говоришь-то? Не хотела бы я, чтобы ты во мне так души не чаяла, раз такое можешь со мной сотворить!
ПЕГЬ: Добро пожаловать, Гобнать! Не видала, Нора не подошла?
ГОБНАТЬ: Да вот же она, как раз заходит в дверь. Она уж меня просила, чтоб я ее дождалась, да только я боялась упустить даже самую малость из сказки про Шенну.
НОРА (входит): Теперь видишь, Гобнать, стоило тебе меня подождать.
ПЕГЬ: Добро пожаловать, Нора! Не бойся, ты ненамного от нее отстала. Ну, девочки, подвигайтесь ближе к огню, а то вечер зябковат. Вот так! Теперь-то, думаю, нам будет уютно.
ГОБНАТЬ: Гляди, как славно Шила примостилась возле Кать и не боится, что ее будут шпынять!
ШИЛА: Послушай, Кать, как его зовут?
КАТЬ: Эманн.
ШИЛА: И отец его Эманн, стало быть, малыш-то у нас – Эманн-младший. Эманн О Флинн-младший. Замечательное имя, Кать, поздравляю!
НОРА: И Шенну я тоже поздравляю, Пегь. Ведь он получил кошель и может им пользоваться сколько душе угодно. Но как же он расстался с тем бродягой? А может, он с ним вовсе и не расстался?
ШИЛА: Боюсь я, не по-хорошему он с ним расстался.
ПЕГЬ: Не расстался он с ним, покуда оба не дошли до дома Шенны. А едва они двинулись к деревне, Шенна снова заметил того же ребенка – с буханкой хлеба под мышкой. И выглядел тот так же, как в первый раз, когда сапожник его встретил. Посмотрел на Шенну с благодарностью, а потом пропал из виду.
Вскоре после увидал Шенна босоногую женщину – та глянула на него признательно и разжала правый кулак так, чтобы заметил он шиллинг посередке ладони, а после исчезла из виду, в точности так же, как и дитя.
Еще чуть погодя приметил Шенна, что идет перед ним по дороге бедняк, которому он отдал первый шиллинг. Бедняка Шенна видел со спины, но все равно распознал его. «Интересно, – подумал он, – сохранил ли он свой шиллинг, как женщина сберегла свой, а малыш – буханку?»
И стоило Шенне об этом подумать, как нищий повернулся к ним лицом. На глазах у него показались две большие слезы. Он протянул руки и раскрыл ладони, чтобы Шенна посмотрел, – и обе они были пусты. Едва это увидав, Шенна украдкой взглянул на Черного Человека, но, как ни глядел, не заметил у того никакого интереса. Тот и виду не подал, что заметил нищего. Когда Шенна обернулся, бедняк исчез.
Они направились дальше, и ни один не проронил ни слова. Наконец подошли к дому. Повстречался им сосед и поздоровался с Шенной:
– Бог и Мария тебе в помощь, Шенна, – сказал он. – Рано же ты сегодня возвращаешься домой из города, да к тому же в одиночестве!
– Да у меня и дел-то никаких не было, – ответил сапожник и снова покосился на Черного Человека. Тот не выказал никакого интереса к разговору, и тогда Шенна понял, что сосед его не заметил.
Они вошли в дом. Стул по-прежнему был там же, возле очага,
