из множества вариантов окончательно определилось название этой книги, то я с удивлением обнаружил, что в словах «Откровение Блаженного» по десять букв…
Люди: «Алексеич, живи назло своим врагам»
«Лучше бы ты погиб. Тогда бы сын жил».
Повздорив с моей женой из-за мелочи, женщина обиженно бросила:
– Пусть в твоей семье случится еще такая же беда!
Она – культработник, из числа духовников.
Встречаться на кладбище с посторонними людьми всегда нежелательно. Вдвойне, если это цыган. Он, по-видимому, здесь обжился, добывая «хлеб насущный». При похоронах, поминках, посещения усопших родных люди не поскупятся на стакан водки, пряник. Вот и ко мне «прибился». Будто проявляя сочувствие, нагнулся через оградку, прочитал…
– Твой сын?
Я кивнул головой. И вопросил его удалиться:
– Хочу один постоять…
Цыган не ушел. Надеясь чем-то поживиться, взялся рьяно за «обработку» (дело привычное): начал плести околесицу, сумбурно выкрикивая с ритмичным приседанием: «Небо – на Земле! Земля – на Небе! Бог сошедши из Вечности! В зенки сатане плюнь! плюнь!» «Гипноз» его на меня не подействовал… поскольку дать ему мне было нечего.
За крестами запели панихиду. И бедолага тотчас подался туда.
О, Русь!
Мои сны:
Скачу на лошади. Лошадь иногда поворачивает ко мне голову – у нее человеческие глаза. Глажу ее. Радость. И вот – дом. Палисадник. Лошадь вдруг превращается в Алешу.
Алеша стоит со мной рядом. Радостный! Оттого, что жив!
В телефонной трубке голос дочери… приглушенный: «Па…»
Алеша: «Я порвал фотокарточки друзей…»
Слышу в телефонной трубке дыхание сына. Кричу! Молчит.
В высокой траве ищу детей…
Умываюсь песком…
Зеркало в крови…
Кресты… кресты…
Крытая машина въехала во двор. Похоронная музыка.
Сквозь городьбу пропихивается огромный паук. Поблизости Алеша – маленький. Я пытаюсь раздавить паука. Он запрыгивает мне на голову.
Брат кинул в меня нож. В воздухе нож вспарил, как гусиное перо. Исчез. …Головы моих братьев катятся за мной…
Алеша-подросток облизывает горлышко винной бутылки.
Алеша замахнулся на свое отражение в зеркале.
Он попросил полотенце. Мы даем. Развернул – оно грязное.
Сын в горнице моей бабушки Маши. Лежит на кровати. Говорит: «Папа, мне холодно».
Он болен. Ему отняли кисти рук. Одну пришили. Ею утирает слезы. Я боюсь, что она оторвется.
Снежный столб до неба. Дотрагиваюсь до него. Обрушивается. Осколки летят в лицо.
Иду по зимнику. Цепляюсь лбом за оледенелые края. Кровь.
Река. Лед. Срываюсь в полынью… Сильное ощущение: скоро умру.
Я и жена на плоту. Волны. Плот переворачивается. Пытаемся доплыть до берега. Но течение уносит дальше…
