что про больного обманул:
– Узнал, что «Красный чум» едет, боялся, что мимо проедет, решил позвать.
– И без вранья к вам бы завернули, – угрюмо ответил Олег.
– Не ругайтесь шибко, – попросил оленевод. – Давно никто не заезжал, вы первые за весну и лето.
Олегу с Галкой ничего не осталось, как сделать непредвиденную остановку. В чуме развесили экран, установили аппаратуру, подключили к движку, и начался сеанс для четырех детишек, трех оленеводов и двух работниц чума – один мужчина остался сторожить стадо, следить, чтобы олени не разбежались.
Пользуясь случаем, перед демонстрацией фильма Олег провел осмотр стада, в первую очередь оленят, которые, в отличие от самок-в а ж е н о к и хорха, были почти ручными, так как после появления на свет жили с людьми в чуме.
Оленевод, который сумел заманить в стойбище, собрался повиниться, но Олег перебил:
– Ладно уж, включу обслуживание вашей бригады в маршрут.
Галка приглядывалась к Тыку, не выдержала и спросила, сколько ему лет?
– Однако много, – признался ездовой. – Родился зимой, когда песец хорошо в капканы шел, шаман в стойбище жил, погоду предсказывал, пургу отводил, в бубен бил – многих от болезней спасал.
– Неужели битье в бубен помогает? – не поверила девушка.
Тыку взял в рот трубку:
– Коль был бы шаман обманщик – выгнали. Хорошо шаманил, ни разу не ошибся. Долго жил, совсем старым умер. Будем ехать, увидишь.
– Кого? – не понял Олег.
– Шамана. Приказал в землю не прятать, на земле оставить.
Олег с Галкой встретились недоуменными взглядами, и ветеринар пожал плечами, дескать, ничего не понятно.
Позавтракав строганиной, чуть поджаренной олениной, выпили круто заваренный чай, отказались от разбавленного спирта и легли голова к голове на почетном для гостей месте близ незатухшей печурки. Галка не спешила уснуть, смотрела на уходящую вверх трубу, виднеющийся кусочек неба, вдыхала кисловатый запах шкур, с трудом верилось, что жизнь круто изменилась: «Расскажи в Осиповке, решат, что вру, назовут лгуньей…».
Низкорослые олени разбивали копытом ледок, бежали с удовольствием – не требовались удары тынзеем по бокам с выпирающими ребрами, – раздували ноздри, ни один в упряжке не показывал усталости. Нарты швыряло на ямках. Под полозьями хрустел снежок. Стоило снять капюшон, как в ушах запел ветер, пришлось вернуть капюшон на место.
Неожиданно Тыку резко остановил оленей, то же самое на второй упряжке сделал Олег.
– Что случилось?
Ездовой слез с нарт, указал на холмик, где лежал почерневший от таявших снегов, дождей продолговатый ящик, рядом медный котелок, поржавевший нож.
– Шаман тут спит, однако, давно, – объяснил Тыку. – Хороший был, болезни из людей выбивал, от набегов волков стада спасал. В тундре родился, в тундре и остался.
У подножья холма тундровые мыши л е м м и н
