вымученной. – Обещай, что закончишь девятилетку, поступишь в техникум или училище – не век же с матерью быть обходчицей…
– Отчего ни разу жену не вспоминаешь? – перебила Клава, наконец-то решившись на трудный разговор.
Николай отвел взгляд:
– Слишком мало с ней прожил, чуть больше весны и начало лета.
– Все же не чужая, а жена.
– Освободят район, непременно напишу.
– И про нас с тобой?
Николай долго молчал – то ли набирался сил, то ли размышлял, потом стал рассказывать, как ездил за Полярный круг на студенческую практику, ел в стойбищах строганину, пять раз смотрел фильм «Волга-Волга», стоял в футбольной игре на воротах и пропустил лишь один мяч, соорудил во дворе турник, чтобы наращивать мускулы…
Клава слушала и сокрушалась: с Николая не сходила болезненная бледность – лицо стало почти прозрачным, глаза глубоко запали, нос, скулы обострились: «Доктор нужен, только где его нынче взять: у партизан лишь ветеринар. Берегут старшего лейтенанта – рельсы со шпалами рушат далеко от нас, чтобы вражины не нагрянули, Колю не нашли…»
… – Все годы здесь безвыездно проживаете? – спросила Кира Петровна, и Фролова кивнула.
Кира Петровна не отрываясь смотрела на могилу, затем присела на корточки, коснулась рукой цветов, разгладила лепестки.
– Когда отмучился и надо было хоронить, решила не везти в село на погост, предать земле возле дома, где провел последние дни. К тому же не на чем было везти в Осинки, еще опасно – немцы могли прознать, что это красный командир, кого прятали, как могли лечили, тогда бы несдобровать…
Кира Петровна не слушала, что говорит Фролова, думала о своем: «Странно, что Коля для меня остался молодым, я теперь намного его старше… Наверное, всегда буду вспоминать его веселым, лопоухим, корпящим по ночам над дипломом…»
Клавдия вспоминала иное – мерзлую, неподатливую землю, которую пришлось долбить ломом, выгребать лопатой, готовя могилу для самого дорогого человека.
– Коля все собирался отписать вам, да не пришлось – рука карандаш не держала, да и фронт не позволял письмо отослать. Я уж после за Колю написала, только ответа не дождалась, решила, что затерялась весточка или ваш адрес изменился, – Фролова поправила выбившуюся из платка прядь. – Идемте в дом, не то напечет, в полдень самая жара.
В светлице хозяйка поставила на стол тарелку с помидорами, вареными яйцами, кринку козьего молока. Чтобы не обидеть, Кира Петровна выпила пару глотков, проглотила кусочек хлеба. Вновь обвела стены взглядом и остановилась на раме, где под стеклом были семейные фотографии, среди них снимки девчонки – сначала грудняшки, затем дошкольницы, подростка.
– Дочь, осенью пойдет в восьмой класс. Сейчас со школой на экскурсии в Москве, – объяснила Фролова.
Кира Петровна подошла к раме, всмотрелась в фотографии: «Ну конечно, они очень похожи – Коля и дочь хозяйки! Одинаковые глаза, носы, уши! Коля скончался в сорок четвертом, почти пятнадцать лет тому назад,
