костюм придавали ему сходство с телохранителем.
Олина сестра Катька суетилась, помогая матери, но внимание всё равно доставалось Оле. В своём ярко-синем платье она была великолепна, как актриса, которую видишь лишь по ту сторону экрана. Катька и я ревновали, но ревновали по-разному.
Тесть появился внезапно, и гости ответили дружными аплодисментами. В чёрном костюме-тройке он был наряден, как рояль. В руках он вертел подаренную накануне трость с серебряным набалдашником. Он здоровался со всеми по очереди, приглашая за стол. Обстановка быстро разрядилась.
Оля сидела справа от меня. Комплименты отражались на её щеках румянцем, и завтра она скажет что-то вроде: «Я вчера такой дурой была: вела себя как школьница», но всё равно будет довольна. В отцовском доме она оставалась принцессой.
Егор сидел наискосок от нас и чувствовал себя лишним. Он больше молчал, смеялся с запозданием и без веселья, нервно поглядывал на смартфон и вид имел строгий и почти злой. Иногда он откладывал телефон со вздохом, словно тот принёс плохие новости, потом брался снова, наглаживал его пальцем и хмурился.
Оля вернулась после танца с дядей Олегом, расправляя сбившееся платье.
– Ты чего грустишь? – заметила она отсутствующий вид Егора. – Кстати, если курить захочешь, все на лоджию ходят. Там теплее.
– Я бросать буду, – ответил тот с нотками торжественности, словно все ждали этого заявления. – Дыхалки уже не хватает.
Он постукал себя кулаком в грудь. Оля рассмеялась:
– Конечно, не хватает. К третьем сету зелёный бегаешь. Я тебе сразу сказала, надо бросать. Вообще не понимаю: зачем заниматься спортом, если потом всё в табак уходит?
– Нервы просто, – ответил тот.
В голове у меня начал складываться пазл. Значит, вместо великолепного Саввы Оля играет в теннис с этим дрищём, чьи кроссовки запечатлела в своём Инстаграме.
Почему-то я не почувствовал облегчения. По рассказам Оли, я представлял Егора добродушным мужиком лет пятидесяти, который относится к дочке босса как к своей собственной.
Я посмотрел на Егора пристально. На его бледном лице виднелись следы подростковых оспин. Он был худым. Моя мама называла таких людей «узкой костью». Смущение он маскировал резкостью.
– Как твоё здоровье? – спросил он Олю тоном, словно она была его подчинённой.
Она села рядом со мной и махнула рукой:
– Дышать тяжело. Слышишь, говорю как Слонёнок из «38 попугаев»? – сказала она в нос и расхохоталась. Слово звучало у неё как «съуонёнок».
Егор заулыбался:
– Надо восстанавливать форму. Можем через стенку потренироваться. Ты в среду придёшь?
– Посмотрим.
Снова сели за стол, начались тосты и смех, тесть спел в караоке песню Шуфутинского, а Чудин сказал речь, состоящую из коротких, угольных фраз, таких проникновенных, что тесть прослезился.
Мы с Олей подарили тестю ружьё для подводной охоты, которое выбирали
