доски-каталки, с Украины отцом привезенные, хранятся – не в сарае ли во дворе родительского дома? Надо бы при случае разобрать сваленное туда старье: полочки и шкафчики, столы и тумбочки, этажерки и подставки для цветов, тазы и кастрюли. Даже патефон с радиолой – и те не потрухлявели за годы. А все потому, что никогда лишних вещей не бывало в нашем доме, и мы их берегли – пылинки сдували да кружевами и вышивками охорашивали.
Пишу и удивляюсь: до чего ладно эти «музыкальные» воспоминания связаны с украинским селом, с его песнями и трудами, зимами и летами! Впрочем, с радостью повторюсь: в музыку оправлена вся наша родимо-единая жизнь – и сталинградская, и украинская.
На сенокос выходили все: и дед, и дядька с тетей, и сестры с мужьями. Я всегда опаздывала к началу, да меня и не очень-то и будили, жалели городскую соню и неумею. Появлялись мы с братом на лугу вместе с высоким солнышком: выкошенные травы уже ровными рядами лежали посреди праздной земли, уходили вперед ворошистыми дорожками, а там, в самом то ли конце их, то ли в начале и далеко впереди всех шел дедушка Кондрат в своем соломенном брыле, и коса его посверкивала-поблескивала ярче и шибче других.
Небо скатилось на плечи.
Ввысь устремилась земля,
Ринулось сено навстречу,
Вздрагивая и пыля
Солоно, горько и сладко.
Колко и высоко,
– Дедовская загадка!
Вон он, идет широко
В белой просторной рубахе,
В желтом огромном брыле.
Косит, а руки – во взмахе
Самом большом на селе…
Я любила валяться на скошенной траве, пока ее не убрали с луга. Сладко было лежать на душистом сене, следить за разноцветными букашками и паучками, копошащимися среди увядающих стеблей и травинок, и пускать в полет с ладони божью коровку:
Божия коровка,
Улети на небо,
Там твои детки,
Принеси им хлеба!
А когда сено собирали в стога, мы с братом выкапывали в них нарочные схроны: ни дождь, ни солнце нипочем! Отучил от забавы дед:
– В сене змеи по ночам греются, глядите, покусают…
Самыми счастливыми были поездки в Житне-Горы с родителями: все село собиралось у деда во дворе побыть с дальними гостями. Сносили из соседских хат столы, накрывали домотканым рядном доски, приспособленные под скамейки, и каждая хозяйка спешила со своим угощением: гуляли-то всем селом до самой ночи. Ели да пили, да всласть говорили, а еще и пели – до неба взлетали, и плясали – земле кланялись.
У нас же с соседской детворой свое гулянье – к сельскому клубу, подглядывать за парочками, как они после танцев милуются в темных закоулках. И самим-то страшно было выскакивать из-за деревьев и колодезных срубов с криком: «Жених и невеста, тили-тили тесто!». И что за «тили-тили»? Один жених палкой так вслед свистнул – я чуть без головы не осталась, только ветер пронесся над ухом.
Дед Кондрат и баба Настя были совсем старые, в колхозе не работали, но в своем хозяйстве еще колготились.
