в этот день тоже выдалось отличным. Я, как и всегда, расклеил объявления на положенной территории; и хоть весь перемазался клеем, ни капли не расстроился. В общежитии слегка перекусил и уже в три часа дня отправился по указанному Региной Альфредовной адресу.
Серая невзрачная девятиэтажная малосемейка. От таких сразу же веет душной теснотой, антисанитарией и безысходностью.
Седьмой этаж. Длиннющий коридор. По обеим сторонам, точно паразитические наросты, двери. Я шагаю, вдыхая спёртый воздух. Тусклые лампочки освещают промежутки этого узкого туннеля. Двери, двери… везде двери. Мне нужна «704»-я. Вот и она…
Я остановился перед тёмно-коричневой деревянной границей чьего-то микромирка, маркированного тремя цифрами. Вдохнув глубже и сжав крепче трость, постучал. И стал всматриваться в глазок – бесполезный элемент мира слепых…
– Кто там? – раздался женский голос за дверью.
– Школьный психолог, – соврал я.
Замок щёлкнул. Дверь приоткрылась, образовав маленькую щель. В ней возникли глаза. И хоть они были направлены не на меня, а, скорее, куда-то вниз, они снова рождали во мне смешанные чувства. Явную тревогу от какой-то странности, но странности – не коварной, а как бы констатирующей факт некого внезапно распахнувшегося прохода в Неизведанно-Неизвестное. Эти глаза словно говорили: «Да, мы необычные, возможно, даже странные, но никакого вреда тебе не причиним, не волнуйся».
– Входите, – тихо произнесла Анна Евгеньевна.
Слегка задержавшись на входе в раздумьях, я вошёл внутрь – и тут меня окатило сильнейшим чувством.
Вот здесь. Именно здесь я и должен был появиться. И именно здесь произойдёт что-то очень значимое в моей жизни.
По правде сказать, такие озарения бывали у меня крайне редко. Но сейчас я ощутил одно из них чрезвычайно ярко.
Анна Евгеньевна отступила на несколько шагов и рассеянно посмотрела на меня – вернее, направила лицо в мою сторону. По словам Регины Альфредовны, она не способна видеть и малейшего проблеска внешней реальности. И действительно… взгляд её беспокойно бегал, ни на чём не задерживаясь. Больше ни один объект в мире не мог его удержать. Абсолютно свободное от всего и обречённое зрение. Зрение, устремлённое в никуда. Ничто не имело сил увлечь его за собой. Цвета и формы вещей, людей, неба теперь существовали лишь в воображении этой женщины и больше не могли своим видом потревожить и заставить её сердце трепетать. Только внутренняя реальность, чёрное незыблемое небытие…
– Извините, у меня может быть не убрано, – еле слышно произнесла она.
– Пустяки, – улыбнулся я, скромно оглядывая помещение: как бы показывая, что для меня это совсем не проблема. И тут же вспомнил, что все мои невербальные приёмы в её мире попросту не существуют.
– Одно дело – когда остальные говорят «у меня не убрано», а другое дело – я. – Она чуть приспустила голову. – Впрочем, сами,
