славилась его походка: быстрая, легкая, с неподдельно-изящным подскоком, будто устремленная к небу. Именовалась она у него – «бздинь тюрлю», и он был ее единственным и счастливым обладателем на земле!
Естественно, наш Лев нравился женщинам, причем всех возрастов, еще и за неистребимую галантность. Знакомым дамам непременно целовал ручки, по весне дарил цветы всему прекрасному полу, обретавшемуся в Союзе писателей, ежели случался гонорар – баловал шампанским. Зато всю лётную пенсию приносил святой жене Нине – до копейки. «Она за мной в гарнизонах и теплушках столько семейных трусов перестирала, что на эту пенсию имеет полное моральное право», – отрезал на дружеские подначки.
Помню, как-то прислали Льва в Москву на двухмесячные курсы для писателей военно-патриотической тематики. Поселился он в общежитии Литературного института, где жил и я, догладывая очередной курс поэтических наук. Колесников стал любимцем не только своих курсов, но и всего забубенного, разноязычного, гордого и наивного общежитского люда. Стоило ему рассказать два-три момента из своей «небесной» биографии, съездить с избранным кружком моих друзей в ЦДЛ, сбацать в нашем клубе боевой танец с задиранием прямой ноги до уровня плеча – фирменный колесниковский номер – и весь литературный молодняк лежал у его ног!
Прибалтийская поэтесса Велта, именовавшая себя под большим секретом почему-то баронессой, любуясь Львом в застолье, так что подтаивали льдинки ее мерцающих северных глаз, удивленно подголашивала: «Ру-уский вар-рвар! Ру-уский вар-рвар! Но ка-акой кр-расивый!».
Даже наших литинститутских знаменитых поэтов Николая Рубцова и Бориса Примерова, страсть как не любивших мужскую красоту и стать, Лев Петрович быстренько расположил к себе широтой души и не в последнюю очередь умением «травить» замысловатые байки и житейские истории.
По Москве Лев таскал меня вдоль и поперек навещать фронтовых и литературных друзей, коих у него было великое множество. Кстати, Новелла Матвеева – автор замечательно отрешенных стихов и песенок, приходилась ему по отцу двоюродной сестрой. Возвращаясь «на перекладных» от нее после неожиданно скупого гостевания, мы проходили мимо ресторана «Метрополь». И Лев Петрович, сразу просияв лицом, поведал мне очередную бывальщину, которая в моем неуклюжем пересказе будет выглядеть примерно так:
После корейской войны группу советских летчиков-добровольцев во главе с Берелидзе и Колесниковым занесло в Москву. Форма одежды – парадная, с кортиками, от всех за версту несет вокзальной парикмахерской, карманы полны отпускных дензнаков, словом, сияли сталинские соколы, словно лаковые сапоги. И без раздумий двинули в «Метрополь» – самое дорогое, модное и злачное место тогдашней Москвы.
Гулеванили до оборзения. Попробовали едва ли не все блюда метрополевской кухни, перещипали всех официанток и других настырных бабочек, вьющихся возле их гостеприимного стола, потанцевали «с выходом» и «улетом» и наконец намаялись. Вдруг один осоловевший капитан, упулившись на золотых и прочих рыбок в аквариуме, важно поводивших мишурными боками, простенал: «Хочу уху из золотых рыбок!».
Компания
