Марко! Никуда ты от меня не денешься! Мой будешь!
***
Минули зимние короткие дни. Солнце пригревать стало. Побежали ручьи, растаял снег, подснежники проклюнулись на проталинах, а там и травка зазеленела, цветки мать-и-мачехи загорелись желтенькими звездочками. Весна-красна пришла и расцвела пышно. Прилетели птицы, стали гнезда вить. Радостно на душе стало. На пасеке у Марко работы полно, некогда о прошлых нечистых забавах думать, о том, как носился оборотнем в лунном свете по полям да лесам. Весь в заботах он о хозяйстве да о семействе своем.
– Остепенился, похоже, муж мой милый, – думает Дарья, глядя на него, в душе улыбается. – Слава тебе, Господи!
Вечером поздним уложила Дарья дитя и сама улеглась, задремала. Марко рядом, но не спится ему, не лежится. Вот уж ночь пришла на смену сумеркам, светлая, северная, как красавица в туманном покрывале над землей поплыла. Встал Марко, на крыльцо вышел, присел на ступеньку, в небо ночное глядит. Звезды движутся по кругу вокруг гвоздя небесного – Полярной звезды. Луна плывет по небосводу. Светло, как днем. Тепло, хорошо. Томится душа Марко, словно голос какой зовет его, сладкой тоской манит… Не в первый уж раз словно встает перед ним видение дивное – лик женский прекрасный, с глазами-озерами светлыми, с губами алыми… Только не Дарьюшкино это лицо, нежное да кроткое, – нет, чудная, недобрая сила в русалочьих светлых глазах, страстью манят они, зовут, околдовывают…
Гонит Марко праздную мечту, оглядывает свое подворье: спокойно все, тихо. Деревья первыми листами шелестят, звенят насекомые в ночи, лягушки распеваться пробуют… Черемуха где-то расцвела, горьким ароматом веет… Вдруг то ли тень неясная мелькнула у плетня, то ли хрустнул сучок под чьей-то легкой ногой, только вздрогнул Марко, поднялся, прислушался…
– Чу, идет кто-то, – прошептал и шагнул в темноту… А там – она, долгожданная! Тонкие руки обвились вокруг его шеи, горячие губы впились в уста, – Анна! Оттолкнуть бы чертовку, но сил нет, руки сами к груди ее прижимают, страстью тело наливается… Как во сне, забылся Марко, отдался страсти колдовской. В жарких поцелуях, в ласках запретных время пролетело, как миг один. Заалел рассвет. Опомнился сестрин муж, глядит на свояченицу, – а у той – ни тени смущения в прекрасных, бесстыжих глазах.
– Откуда ты здесь? – спрашивает он. – Ведь ваша деревня – в 20 верстах!
Молчит Анна, только улыбается, да в лунном свете глаза блестят.
– Согрешили мы, Аннушка! – промолвил Марко. – Прости нас, Господи!
– Ха-ха-ха! – зло рассмеялась Анна. – Согрешили! Подумаешь!
И снова на шею ему кинулась, шепча жарко:
– Марко! Любимый мой! Ты один мне нужен! Свет мой ясный! Полюби меня, я твоя настоящая суженая – не Дашка!
Слезы заблестели на ее глазах, потекли по щекам, еще прекраснее стала она, чем в его мечтаниях весенних.
Жалко стало ему Аннушку, но отстранил он ее бережно.
