ушек.
– Но я хочу знать. Я хочу знать об ужасе. И о страданиях.
Тогда мистер Голан закрыл глаза и ладонью прикрыл цифры на руке, как будто они были шифром от сейфа, который он очень редко открывал.
– Ну тогда я тебе расскажу, – вздохнул он. – Иди сюда, садись поближе.
Родители в саду вешали скворечник на нижнюю корявую ветку старой яблони. До меня доносился их смех и громкие выкрики: «Выше!», «Нет, теперь ниже!». В другой день и я крутилась бы в саду вместе с ними: погода стояла прекрасная и работа была увлекательной. Но за последнюю пару недель я заметно притихла, погрузилась в себя, и меня больше тянуло к книгам. Я сидела на диване и читала, когда в комнате появился брат. Он неловко помаячил в дверном проеме и показался мне встревоженным; я всегда могла определить это по его молчанию, зыбкому и неуверенному, словно мечтающему быть прерванным.
– Что? – спросила я, опуская книгу.
– Ничего.
Я опять взялась за книгу, но он сразу же сказал:
– Представляешь, они хотят отрезать мне письку. Не всю, только часть. Это называется «обрезание». Поэтому меня вчера возили в больницу.
– Какую часть? – уточнила я.
– Верхнюю.
– А это больно?
– Наверное, больно.
– А зачем они это делают?
– Там кожа слишком тесная.
– А-а. – Я таращилась на него, ничего не понимая.
– Вот послушай, – попытался объяснить он, – помнишь тот синий свитер, который тебе мал?
– Да.
– И когда ты хотела его надеть, помнишь, у тебя голова застряла в вороте?
– Да.
– Так вот, твоя голова как моя писька. И надо срезать кожу, которая как ворот у свитера, и тогда голова освободится.
– А у тебя получится круглый вырез, да? – уточнила я, начиная понимать.
– Ну, вроде того.
Несколько дней он ходил, смешно раскорячившись, чертыхался и непрерывно теребил ширинку, как тот ненормальный, что жил в парке; взрослые запрещали к нему приближаться, но нас, разумеется, тянуло туда как магнитом. На мои вопросы и требования показать результат операции брат реагировал негативно и даже возмущенно. Наконец, дней через десять, когда все у него зажило, я решила добиться своего.
– Тебе самому-то нравится, что получилось? – спросила я как-то вечером, когда мы играли в моей комнате.
– Ну, наверное, нравится, – ответил он, едва сдерживая смех. – Теперь у меня настоящий еврейский пенис.
– Такой же, как у мистера Голана, – кивнула я, откидываясь на подушку, и не сразу почувствовала, какое странное молчание вдруг заполнило комнату.
– Откуда ты знаешь, какой пенис у мистера Голана?
Его лицо как будто покрылось белым восковым налетом. Было слышно, как он тяжело сглотнул. Я села в кровати. Тишина. Только глухой собачий лай с улицы.
Тишина.
– Откуда ты знаешь? – повторил он. – Расскажи мне.
В
