надеясь.Потому
я течению жизни осенней послушен.
Знаю, знаю, зима подойдёт незаметно —
Поплыву,
никомушеньки вовсе не нужен,
К новым вёснам,
к нескончаемым зимам и летам!
«В детстве любил я глядеть на закат…»
В детстве любил я глядеть на закат,
Сидя на берегу, подогнув колени,
Не понимая ещё, что я сын и брат
Жуткой вселенской радости и лени.
А когда закат
становился багряно-свинцов
И когда, проголодавшись,
я вспоминал о хлебе,
Озеро к небу приподнимало своё лицо
И растворялась душа моя
во всём, что мерцало на небе.
Пахнул печкой домашней
румяный небесный ломоть,
Я с домашним в руке
его сравнивал, мерил…
И смотрел мне в глаза,
улыбаясь, Господь,
И сходил с облаков потихоньку на берег.
«Вырву нож из груди и…»
Вырву нож из груди и,
захлёбываясь гортанной кровью,
Скорчусь,
обопрусь о край уползающего стола,
И гляну на тебя
с жестокостью и любовью,
И палец к губам приложу:
«Ты не делал зла».
И ты, набрав воздуха в лёгкие,
облегчённо вздохнёшь,
Закуришь, опять поглядишь на меня
недоверчиво.
И носовым платком мою рану заткнёшь
И в милицию позвонишь:
«Тут один… опрометчиво…»
И приехавшая милиция
в составленном с моих слов протоколе
Отметит,
Всё понимая и узаконивая мою ложь,
Что была попытка
На самоубийство по собственной воле,
Что и подтверждают приятель
и окровавленный нож.
«Утром проснёшься…»
Утром проснёшься —
душа ещё где-то витает.
Спустишь ноги с дивана,
чтобы в тапки худые попасть,
А душа тут как тут!
И платочком своим обметает
тапки стёртые,
Чтоб свою надо мной
не показывать власть,
А смиренье,
услужливость и почитанье,
Восхищённого взгляда
нежнейший вопрос,
Так и жди, что прошепчет:
«А
