рассказать про Хамутских?» Не помогало и это – пытался купить информацию. Наконец, шантажировал, угрожал.
Имелась у этого диккенсовского уродца и очевидная слабость: женщины. Вернее, их отсутствие. Плесень мучительно искал дамского общества, постоянно натыкаясь на решительный и даже истерический отказ. Приходилось врать, выдумывать небылицы о мнимых победах. Помню, как он страшно оскорбился, когда кто-то, кажется Ландграф, публично подпустил шпильку о его сугубой неудачливости у противоположного пола.
– Куда направляетесь? – хищно озираясь, спросил Плеснёв.
– Ну… – замялся я, – видишь ли, собственно говоря, мы хотели немного прогуляться. Да и пообедать не помешало б…
– Приглашаешь, да? – оживился Плесень. – Отлично-отлично! Совершенно случайно я знаю тут на Перу хороший французский ресторан. Представь себе, в этом азиатском аду невозможно нормально поесть! Царьград, мать его кебаб! Простите великодушно, Вера Андреевна, не сдержался! Но ведь надо понимать: я больной человек, а от ихней неделикатной пищи у меня несварение и катар! Здоровье – ни к черту! А тут еще переживания, тревоги и финансовые невзгоды, – он просительно заглянул мне в глаза.
Я выдержал его взгляд, не моргнув.
– Нда-а, – разочаровано протянул Плесень. – Вообще, все идет от нервов, скажу я вам, а тут – на каждом шагу капканы и ловушки: любое коммерческое начинание сурово пресекается коррумпированными властями, хуже башибузуков! А преступность в целом? Разгул, разгул!
Болтая таким образом, Плеснёв вклинился между нами и цепко, по-паучьи, ухватил под руки. Наверное, со стороны мы представляли комичное зрелище: пародия на семью, словно между мамой и папой колобком катился уродливый жирный ребенок, пощелкивая зубами и свирепо вращая огромной лысой головой с венчиком сальных волос по бокам.
– Вообразите, меня здесь принимают за левантийца или понтийского грека! Невежды и хамы! – закатил он блестящие горошины глаз. – Впрочем, я не отрекаюсь, да и для дела бывает полезно, а это превыше всего! – Плесень назидательно поднял коротенький указательный палец с нечистым ногтем.
Он затащил нас в Египетский базар, в дорогой ресторан «Pandelli», где в одиночку расправился с двумя бутылками шабли, тарелкой лукового супа, дюжиной устриц, рагу по-провански, а также перепробовал почти все сыры. Успокоился и размяк Пётр только за десертом, успев заказать ещё и ликер.
Наконец, сомлев и сощурив глаза, умиротворенно предался философствованию:
– Разве ж это еда? Не-е-ет, господа, турок или там француз питаться не умеет. Это все так: обман, галантерея. Лягушачьи лапки они едят! – он возмущенно икнул. – Э-хе-хе. Да-с. Европейское издевательство над желудком. Какая цивилизация – такая и пища. Он лениво перекинул языком зубочистку в другой конец пасти.
– Помните «Эрмитаж»
