коробку рахат-лукума и два фунта отборных фисташковых орехов, мы сели на берлинский поезд, спеша, как полагали, навстречу тихому счастью.
29
Ноябрь в Берлине холоден и мокр. Ноябрь в Берлине несказанно мрачен. Ноябрь в Берлине – ноябрь убитых надежд.
Я телефонировал Свечникову сразу, с вокзала. Трубка гудела безответно. Мы выпили кофе, после чего я протелефонировал вторично, но с тем же результатом. Тогда я предложил поехать по адресу, продиктованному Эльзой, секретаршей. На желтом дребезжащем трамвае, прямо с вещами, явились мы на Фридрихштрассе. В небольшом помещении, служившем Борису Константиновичу офисом, мы столкнулись с двумя дюжими хмурыми полицейскими.
Эльза тихо всхлипывала, громко сморкаясь в зажатый в кулачке носовой платок. Внутри царил хаос: ящики письменного стола вырваны из своих гнезд, шкафы распахнуты настежь; повсюду, даже на диване для посетителей – кипы бумаг. Очевидно, проводился обыск. Узнав, кто мы и откуда, полицейские переглянулись и велели проследовать с ними в участок для выяснения каких-то туманных «обстоятельств». Эльзу тоже взяли с собой.
Я выполнял все указания машинально, не осознавая собственных мыслей. И только тупое «убит, убит, убит» долбило в темя обёрнутым в войлок молоточком. Вера, впрочем, держалась отлично. Именно это и пугало больше всего.
В участке окна заперты. Тошнотворно пахло скисшей капустой. Вдоль желтых, в разводах от кистей, стен, на деревянных скамейках, сидели скорбные молчаливые люди. Дверь в кабинет начальника приоткрылась, тут же внутрь пугливо скользнул посетитель.
Не прекращая всхлипывать, Эльза рассказала то немногое, что знала сама.
Вчера около 11 часов вечера, когда Борис Константинович (Эльза попробовала справиться с громоздким русским именем, но затем перешла на простое «шеф») шел с банхофа домой, – он вернулся ночным из Лейпцига – его ударили в бок заточенным напильником. Смерть наступила на месте. Недоумение вызывал тот факт, что шефа не ограбили, при нем обнаружился бумажник с крупной суммой денег (в том числе и «ваших русских червонцев»). Не взяли преступники и золотые часы, и дорогую трость. Произведен обыск: возможно, убийство как-то связано с его коммерческой деятельностью по организации русскоязычных гимназий, а также издательства. Хотя, разумеется, это могла быть и месть ужасных Bolschewiki, кровавых головорезов, от которых всегда ожидаешь худшего.
Секретаршу вызвали в кабинет. Я обдумывал услышанное, Вера ровно, распрямив плечи, сидела на краю скамейки. Я взял ее сумочку, достал папиросу, сунул жене в рот и щелкнул рычажком зажигалки. Вера закурила, улыбнувшись с какой-то противоестественной беспечностью. Меня бил озноб. К счастью, Эльзу долго не задержали, тут же вызвали нас.
За длинным письменным столом восседал важный чиновник с государственной скукой в карих глазах, нафабренными усиками и старым шрамом на лбу – похоже, напоминанием
