обсуждать всякие насущные вопросы: как до Балкан добираться, что брать в поход, где эту неизвестную вилу искать – и прочее, и прочее.
Шишок во время обсуждения полеживал на диване, свернувшись калачиком: видать, все не мог отвыкнуть, что уже не в сундуке. Златыгорка сидела на табурете, распустив крылышки по полу, но так, чтоб оставался проход. Соловей с жаворлёночком разместились по ее плечам. Ваня пристроился на стуле. Василиса Гордеевна курсировала между кухней и залом. Вдруг домовик сказал: «А откуда у вас телевизор взялся?..» Ваня осторожно объяснил. Шишок покачал головой:
– Василиса Гордеевна, ты куда смотришь? Почему потачишь хозяина мово? Распусти-ились тут без меня! Ну ничё, я у вас порядки-то наведу!..
– Наведи, наведи, милой, – согласилась бабушка, мимоходом погладив постеня по взлохмаченной голове.
– И наведу, – проворчал Шишок, потом кивнул Ване на ящик: – Ну-ка включи мне его, поглядим, чего этот каженник кажет…
Мальчик нажал на пульт – телевизор включился. Златыгорка от неожиданности взмахнула крыльями и взвилась к потолку, крепко стукнувшись затылком. Когда она, потирая ушибленное место, вернулась на пол, Ваня попытался объяснить ей систему работы телевещания, но, кажется, не слишком удачно.
По телеку показывали праздничный концерт. И самовила, и домовик, усевшийся поближе к телевизору, во все глаза уставились в экран и уши навострили. Даже малые птахи примолкли… Телек же то пищал, то гнусавил, то выл, то орал – Шишок, вытянув шею, разглядывал беспардонных исполнителей. Наконец спросил в недоумении:
– Это чего они?
Ваня пожал плечами:
– Поют… Поп-музыка называется, попса, одним словом.
Домовик, полуоткрыв рот, поглядел еще пять минут, а потом как шваркнет кулаком… по подвернувшемуся пульту. И экран послушно погас.
– На лесоповал! – заорал Шишок и ногами затопал. – На Колыму! Всех – к едрене фене! Хоть помощь будет народному хозяйству! Этому лосю с волосами – вот ведь отрастил, Самсон позавидует! – только лес и валить! Остальные на подхвате, пущай сучки обрубают! Всем дело найдется!
– Ну, это ты загнул, – осторожно сказал Ваня.
– Ничё не загнул! В лагере им самое место!
– А по какой статье?
– Известно по какой: порча народного… вкуса! Да они нам сами потом спасибо скажут! Не говорю уж о телевизионных и прочих зрителях… Это ведь как они сейчас живут, бедолаги – врагу не пожелашь! Не судьба, а пшик один, пошлятина. А в лагере – милое дело: настрадаются, дак глядишь, может, еще и в мученики выйдут!.. Вон Русланова, певица была, – она к нам на фронт приезжала, – как в лагерь ее отправили, дак думать забыла о бриллиантах и прочей беде-ерунде… Вот это, я понимаю: судьба! Позавидуешь! А это что – смех один! Фарс! Бог-то ухохатывается наверху!
Ваня Житный почесал в затылке – все его сверстники думали совершенно иначе: дескать, нет удела слаще, чем быть поп-звездой!
