и закатал рукава.
А что? Может, он сию минуту стирал? Или мыл? Или красил?
– Вернусь через десять минут, – пообещал он мастифу. – Если будут звонить, отвечай, что я пошел в библиотеку, и записывай фамилии.
Тинто Брасс пообещал, что все исполнит в точности.
– Вот и хорошо.
Архипов открыл дверь – на площадке никого не было, и песнопения не слышались, – пересек гранитный квадрат и позвонил в квартиру напротив.
Он думал, что дверь будут открывать несколько часов – судя по скорости телефонных переговоров, – но она распахнулась в ту же секунду, как будто Маша Тюрина стояла под ней и ждала, когда он позвонит.
– Проходите, – предложил из темноты тусклый голос. – Только ботинки снимите.
Он сбросил ботинки.
– Куда проходить? – Архипов почти ничего не видел.
– За мной.
Ее он тоже почти не видел – так, копошилось что-то в полумраке, с виду похожее на человеческое существо.
Следом за этим существом он прошел длинным коридором, повернул и чуть не налетел на него, когда оно остановилось у двери в комнату. Дверь распахнулась. Солнечный свет ударил в глаза, и Архипов зажмурился.
– Что вам нужно?
Он разлепил веки и никого не увидел – только громадную квадратную комнату, залитую солнцем. Солнце вваливалось в широкие чистые окна, каталось на полированном паркете, путалось в хрустальных вазах и вазочках, струйками стекало с громадной люстры – его капли попадали Архипову в глаза, мешали видеть.
– Что вам от меня нужно?
Он повернулся спиной к солнцу и оказался нос к носу с ней. Она стояла у высоких дверей, прижавшись к ним спиною, как в кино.
– Мне нужно с вами поговорить, – пробормотал Архипов. – Меня зовут Владимир Петрович. А вас?
– Мария Викторовна. О чем вы хотите со мной говорить?
– О жизни и смерти вашей тетушки, – пробормотал Архипов, рассматривая ее, – или бабушки. Она вам тетушка или бабушка?
– Ее жизнь и смерть вас не касаются. Простите.
– Да ничего, – неторопливо сказал Архипов. – Вы правы. Не касаются.
После этого Мария Викторовна Тюрина как буд-то расслабилась и отлепила спину от двустворчатой двери.
– Можно я сяду? – попросил Архипов.
– Садитесь, – разрешила она равнодушно. Прошла мимо него и присела на краешек дивана. Руки стиснуты, плечи судорожно сведены.
Неизвестно, кого он ожидал увидеть.
Пожилую девушку в платке и черной юбке? Мышку-норушку в балахоне и тапках? Бледную поганку с псориазной кожицей, кладущую перед божницей земные поклоны?
На вид Марии Викторовне было лет двадцать. Впрочем, Архипов никогда не мог правильно определить на глаз женский возраст, непременно ошибался. На ней были джинсики, голубенькие и довольно потрепанные,
