уютно лежать в постели втроем. Ей очень хотелось испытать облегчение от того, что им удалось пережить налет, но она в это до конца не верила.
– Утром я напишу папе письмо, – сказала мама, – если хочешь, можешь добавить в него пару строк.
Ревна ничего не ответила. Ком у нее в горле разросся до запредельных размеров. Конечно, она хотела черкнуть папе пару слов. Ему самому писать не разрешалось, но они могли посылать ему письма, из которых наверняка многое вычеркивал какой-нибудь скучающий офицер из Контрразведывательного департамента на тюремном острове.
– Знаешь, а ведь он бы тобой гордился.
Ревна издала тихий звук – то ли смешок, то ли фырканье, то ли всхлип.
– Потому что я нарушила закон?
К кончику ее носа скользнула слеза.
– Потому что спасла человеку жизнь, – ответила мама.
– Даже если этот человек скаровец?
Мама смахнула большим пальцем слезы.
– В этом случае – особенно. Непросто заставить себя спасти того, кого ненавидишь.
Она задышала ровнее, и не успела Ревна придумать подходящий ответ, как мама уже спала.
К предрассудкам и бесполезным традициям Союз относился неодобрительно, но Ревна выросла среди подобных суеверий, а одно из них даже относилось непосредственно к ней самой. Она считала себя проклятием. И думала, что из-за нее проклята вся их семья. Каждый раз, когда в ее жизни происходило что-то хорошее, с близкими неизменно случалась беда. Когда папа воспользовался заводскими отходами производства, чтобы сделать ей новые протезы, она стала ходить даже быстрее, чем до того несчастного случая. А потом его арестовали. Если же у нее на заводе выпадал хороший день, мама с Лайфой приходили домой в слезах. А сегодня она пережила на улице налет, но ее поймали на использовании запрещенного Узора, и маму теперь все заклеймят как женщину, у которой в семье сразу два предателя.
Ревна думала, что не сможет уснуть, но водоворот ужасных мыслей все же сменился сновидениями, в которых мелькали пыль и серебристые шинели, и когда в дверь, наконец, постучали, сквозь плотные шторы светомаскировки уже пробивался свет. Мама проснулась, с тревогой посмотрела на нее, пригладила ладонью волосы и пошла открывать. Что-то прошептала тому, кто стоял на пороге, закрыла дверь и отдернула шторы. В комнату хлынул свет; Лайфа что-то пробормотала в полусне и глубже зарылась под одеяло. Ревна села.
– В чем дело? – спросила она хриплым со сна голосом.
Мама взяла свою форму и поскребла оранжевое пятно размером с ладонь.
– Заводы не остановились, – сказала она, – и если сегодня мы выйдем на работу, нам заплатят сверхурочные.
Она была поваром на одном из тамминских предприятий по производству взрывчатки и каждый вечер приносила с собой домой запах капусты и чеснока.
Ревна прислонилась спиной к передней спинке кровати и взяла на руки закутанную в одеяльце Лайфу.
– Эльды их не разгромили?
– Ни одного.
