о косяк и заплакала.
– Я здесь.
Ревна потянулась к ней, мама подошла и усадила Лайфу себе на колени.
Ее лицо было серым, почти как форма. Слой пыли и пепла покрывал волосы, окаймлял нос и припорошил губы. Слезы, покатившиеся из ее глаз, оставляли потеки, превращавшиеся в грязные полосы, когда она стирала их ладонью. Мама склонилась, обняла Ревну и с такой силой прижала к себе, что та почувствовала дрожь в ее теле. Между ними, ничего не понимая, устало плакала Лайфа, потирая ушибленную голову.
Пока Ревна держала сестренку на руках, укачивая ее, мама стащила с себя шинель.
– Лайфа, – прошептала она, и плач сестры тут же стал затихать.
К ней возвращался слух, хотя для того, чтобы это проверить, можно было придумать и способ получше.
– Какое у тебя любимое созвездие?
Лайфа шмыгнула носом.
– Сернобык Бренна, – произнесла она тихим голоском, все еще осипшим от слез.
Ей было четыре года и три месяца, но она знала названия звезд, о которых Ревна никогда не слышала.
– Какая же ты молодчина! – сказала она, крепче прижимая сестру.
Лайфа, когда вырастет, станет отличным астрономом. Если им будет суждено пережить войну. Если они смогут позволить себе накупить ей книг по физике, математике и астрономии. И если сумеют убедить зачислить ее в академию, куда принимают одних только мужчин. А как мама собирается все это сделать, если Ревну вот-вот арестуют за использование Узора?
Когда мама протерла лицо Лайфы влажным полотенцем и переодела ее в ночную рубашечку, Ревна стащила форму, взяла к себе сестренку и легла. Вверх по ноге по-прежнему змеились полосы боли. Ее протезы ударились о стену с утомительным, пугающим грохотом. Она сосредоточилась на дыхании сестры, пытаясь попасть с ней в ритм по мере того, как оно становилось все размереннее.
Мама тоже обтерла лицо влажным полотенцем и скользнула в кровать по другую сторону от Лайфы. Обычно она спала наверху, в постели, которую делила с папой, пока его не забрали. Но сегодня она легла с дочерьми, придвинула к себе Лайфу поближе и погладила волосы Ревны на затылке.
– Что случилось? – спросила мама.
– По дороге на нас сбросили бомбы… – осторожным шепотом принялась рассказывать свою историю Ревна, давясь словами от стыда.
Какой же она оказалась трусихой! Ну почему она подумала сначала об Узоре и только потом о семье? Что с ними будет, когда ее объявят изменницей? Однако Ревна обязана была сказать правду. Если ее арестуют, мама должна знать за что.
После того, как они чудом остались живы, скаровец проводил ее до двери дома и поспешно ушел, на прощанье сказав:
– Никуда не отлучайся.
Ревна ничего не понимала. Может, он ждал, когда появятся остальные члены ее семьи, чтобы арестовать всех вместе?
– Бедная ты моя, – сказала мама, когда она закончила.
Они с папой ругали Ревну за попытки использовать Узор, настаивая, чтобы она
