пожал мне руку за строчки, – это были 14 строк про уходящих, улетающих на его любимую туманность Андромеды, навсегда, без возврата, туда:
«Всем получить на базе двойников».
Инструкция строга на этот случай.
Мы, странники, послушною толпой
Берём под роспись запасные души.
Мы не умеем права умирать,
Хотя мы никогда не возвратимся.
Мы знаем: нас никто не будет ждать, —
На старте с вами горестно простимся.
С оставшимися. Всё же это – мы,
Хоть улетаем для далёкой встречи.
Мы – ваше тело, ваша мысль и сны.
И это наш последний летний вечер.
Но всё равно, всё зря или удастся —
Лишь боль в запасе, что нельзя остаться.
Сны… Вот, кусочек из недописанной «пьесы», начал её ещё при тебе, 11.11.2012, ещё до твоей последней операции, бать, про твоё, бать, золото партии:
Вот подходит Емельян.
И не трезвый, и не пьян.
Е м е л я
Снится, тятя, мы вдвоём,
Под кровом ночи,
Без огня, все выплакали очи,
Злато царства твоего
Прячем в тайное дупло
За Маруськиной горой.
И тревожною порой,
Больше некому доверить,
Лишь вдвоём с тобой телеги
С изумрудами, рубинами,
С бриллиантами и вилами,
От врагов в пути нежданных,
Через восемь перевалов,
Обманув ворон и леших, —
Всё упрятали и пеши
Добрели вот до дворца.
Глядь: а нетути крыльца!..
Или, опять, про это золотое крыльцо детства, из сна Емельки:
Ко дворцу отца подходит,
Ничего он не находит:
Лопухи и крапив'а,
Два подсолнуха и два
С перекладиной столба —
Вот и всё, что от крыльца
Он находит у дворца.
А это – самый страшный сон в пьесе:
Не только горы провалились
И море вздулось – жизнь ушла.
И стёрлась память навсегда
Об этой ласковой земле,
Где пели птицы при луне
И тихие сады светились.
Нет Пирамид – и нету Слова.
И у крылечка золотого,
Ушедшего на дно земли,
Объятий нет и нет любви.
Всё же наперекор всем катаклизмам, наперекор времени и равнодушной судьбе, разреши мне, бать, передать привет твоим горам, нашему с тобой Кавказу – моей родине и твоей любви:
Привет, опальный карнавал!
Максим Максимыч там вздыхал
И при любой погоде
Там русский стих не унывал,
Пил воды и свободу!
Там
