показался ей молодым рок-стар, вроде «депешей» или «роллингов», какими их навсегда запечатлел на пленке Корбайн.
Несколько лет назад, когда она хотела стать известным – ладно, пусть хотя бы не известным, а просто профессиональным – фотографом, Инга так часто и подолгу сидела над работами знаменитого голландца, что многие выучила наизусть. Поза, угол поворота головы, взгляд мимо камеры, пейзаж на заднике… Что это за волшебство? Какой такой магический проявитель был у него, что получались такие снимки? А может, все дело в его двухметровом росте?
Из-за Антона Корбайна она начала фотографировать.
И не в последнюю очередь из-за него же и забросила свой «Nikon», поняв, какими жалкими и натужными были ее попытки скопировать стиль нидерландского фотографа рок-звезд, прикоснуться к настоящему искусству, хоть на пару шагов отойдя от селфи и снимков в стиле: «Я красивая сбоку от пальмы». Последним ее опытом оказалась фотосессия на свадьбе подруги, первой из их компашки «Bitches and Witches», как они сами себя называли, выскочившей замуж. Инга не заставляла жениха, упитанного мо́лодца в костюме с дурацкой гвоздикой в петлице, и невесту, миловидную шатенку в кремовом платье и с обязательной корзинкой подвядших роз, позировать, а снимала их в стиле папарацци: со спины, сбоку, поправляющими прически или принимающими поздравления по мобильнику. В общем, пыталась делать небанальные снимки. Позже, просматривая получившийся материал, Инга поняла, что кто-то на небесах – тот, кто заведует фотоделом, – посмеялся над ней. Кадры, все до одного, вышли на редкость неудачными, только подчеркивающими недостатки моделей. Подруге Инга соврала, что в процессе съемок у камеры накрылся объектив, и поэтому снимки оказались испорчены. Теперь ее «зеркалка» пылилась на шкафу. Продать камеру у Инги не поднялась рука. Все равно что котенка утопить. Так она и не стала фотографом, угрохав на попытку им сделаться почти год по окончании института.
Родители тогда ничего ей не сказали. Потомственные интеллигенты, до какого-то момента они старались не лезть в дела дочери. Мама – врач, папа – ведущий инженер в НИИ. Детство Инги прошло в благоустроенном трехкомнатном храме дома сто двадцать первой серии. В храме, потому что родители были богами. Мама – всепрощающим Христом, ругающим только за редкие пропуски занятий в музыкальной школе, где Инга училась по классу фортепьяно. По молодости хипповавший, веривший в карму и перерождение, слушавший «Аквариум» и читавший Керуака отец – Буддой. Была еще бабушка, олицетворявшая собой гремучую смесь богоборчества и военного коммунизма. Жить в таком пантеоне было нескучно, но так эмоционально сложно, что иногда девочке Инге казалось, что еще немного – и она сойдет с ума. Не сошла. Потому что первыми с ума сошли сами боги.
В начале перестройки отца позвали в компьютерный бизнес, представлявший собой в те годы перепродажу оргтехники «желтой» сборки. Дела сразу пошли в гору. Со временем родители стали обеспеченными, но всё так же любили книги, музыку, театр и дважды в год – в день знакомства и в день свадьбы – ездили в Таллин, где когда-то
