нам, не возлюбленная. Зачем же зря говорить, что она оборотень?! Это он услал нас вперед, а сам тем временем явился сюда, сделал с ней все, что ему было надо, а теперь валит весь грех на нее!
– Негодяй! – вскипел Сунь У-кун. – Замолчи! Да разве за все время нашего путешествия я совершил хоть один проступок? А вот ты, обжора, только и думаешь, как бы удовлетворить свою похоть, и ради выгоды готов отца родного продать. Сознайся, уж не сам ли ты захотел породниться с ней, да и привязал ее к дереву!
Танский монах принялся мирить их:
– Полно! Полно, Чжу Ба-цзе! Твой старший брат часто бывает прав. Раз он так говорит, давайте оставим ее здесь, бог с ней! Пойдем дальше своей дорогой!
– Вот это правильно! – в восторге воскликнул Сунь У-кун. – Значит, тебе, наставник, покровительствует сама судьба! Скорей садись на коня. А как только выберемся из леса, найдутся люди, которые не откажут нам в подаянии.
Все четверо двинулись вперед, оставив оборотня привязанным к дереву.
Оставшись в лесу, оборотень, скрежеща зубами от ярости бормотал:
– Много раз слыхала я о том, что Сунь У-кун обладает огромной волшебной силой, и вот нынче сама убедилась в том, что не зря про него идет такая молва. Зато Танский монах – совсем еще невинный отрок. Он сохранил свое целомудрие и, видимо, ни разу еще не источал из себя мужской силы. Я бы приворожила его к себе и сочеталась бы с ним брачными узами, чтобы обрести бессмертие, а эта обезьяна распознала меня, разбила все мои замыслы и увела монаха от меня. Освободи они меня от веревок, я тут же вцепилась бы в Танского монаха и завладела им! А теперь выходит, что зря я старалась. Постой! Позову-ка его еще разок! Посмотрим, что из этого получится!
Дева-оборотень, не дотрагиваясь до лиан, которыми была привязана, произнесла несколько ласковых слов и, легонько дунув, пустила их с попутным ветерком вдогонку, прямо в уши Танскому монаху. Хотите знать, о чем взывала она? Вот ее слова:
– О наставник! Как мог ты не пожалеть человеческой жизни и обречь меня на верную гибель? Как после этого ты сможешь поклониться Будде и просить у него священные книги?
Услышав эти слова, Танский монах тотчас же придержал коня и воскликнул:
– Сунь У-кун! Ступай назад и освободи деву от веревок.
– Что это ты, наставник, опять вспомнил про нее? – удивился Сунь У-кун.
– Да она ведь кричит! – ответил Танский монах.
– Ты что-нибудь слышишь? – спросил Сунь У-кун, обращаясь к Чжу Ба-цзе.
– У меня, должно быть, уши заложило, – ответил тот, – ничего не слышу.
– Ну а ты, Ша-сэн, что-нибудь слышал?
– Мне что-то ни к чему: иду себе с ношей, ни о чем не думаю, поэтому ничего не слышу, – ответил он.
– Вот и я тоже ничего не слышу, – сказал Сунь У-кун, обращаясь к Танскому монаху. – Ты скажи, наставник, что она там кричит?
– Упрекает меня, – ответил Танский монах, – и совершенно справедливо. Говорит, как смогу я предстать перед Буддой
