просто селение, где и оставим ее на попечение добрых людей. Таким образом, мы спасем ей жизнь.
– Наставник прав, – сказал Сунь У-кун с самым серьезным видом, – идемте же скорей!
Танский монах бодро пошел впереди, за ним последовал и Ша-сэн с поклажей и Чжу Ба-цзе, который вел порожнего коня. За Чжу Ба-цзе шла дева, а за ней Сунь У-кун, держа наготове железный посох.
Так прошли они двадцать, а то и все тридцать ли. Начало смеркаться. Вдруг они увидели какие-то строения с башнями.
– Брат! – обратился Танский монах к Сунь У-куну. – Я убежден, что это какой-то богатый монастырь! Вот здесь и попросимся на ночлег, а завтра ранним утром отправимся дальше.
Сунь У-кун поддержал его:
– Наставник правду говорит! Так и сделаем. Ну-ка, подтягивайтесь поживей!
Вскоре они подошли к воротам.
– Вы обождите меня здесь, – сказал Танский монах, – а я пойду проситься на ночлег. Если мне не откажут, позову вас!
Путники расположились под ивами, только Сунь У-кун стоял и наблюдал за девой.
Наставник пошел вперед. Подойдя к воротам, он увидел, что они покосились. Кругом царило запустение и не было ни души. Танский монах приоткрыл ворота и стал осматривать двор. Сердце его сжалось от грусти и скорби: длинная галерея вокруг храма была пуста. Древний монастырь казался покинутым, когда-то богатый двор порос мхом и лишайником, дорожки заросли бурьяном. То тут то там мелькали светляки, словно летающие фонарики, не слышно было колокола, отбивающего часы, лишь раздавалось кваканье лягушек. У праведного монаха потекли из глаз непрошеные слезы. Вот как выглядел этот монастырь:
Храм разрушен,
И кровля успела, прогнив, обвалиться,
В кельях тихо и пыльно.
И гонга не слышится звон.
Всюду битый кирпич
И поломанная черепица.
Балки, треснув, прогнулись.
Столбы покосились колонн.
В кухне пусто,
Завален очаг перепрелою гнилью.
И трава разрослась
На парадных и черных дворах.
Украшенья разбиты,
И плиты подернулись пылью.
Барабаны без кожи.
И башня рассыпалась в прах.
Многоцветных лампад
Перебиты узорные стекла.
Потускнел образ Будды.
Упали архаты вокруг.
И богини чело Гуаньинь,
Словно глина, размокло.
И она уронила
И чашу и ветку из рук.
Дни за днями проходят,
И здесь ты не встретишь монаха.
Только вихри в провалах
И в каменных сводах поют.
Только тигр иногда забредает,
Не ведая страха,
Только барс и лисица
Ночами находят приют.
Покривились столбы
Монастырской старинной ограды.
Повалился забор,
И молельня вот-вот
