в лохмотья, вынужденным расчищать дороги и железнодорожные пути от снега, им постоянно угрожала смерть из-за нарушения комендантского часа. Она видела детей, выбирающихся из руин домов, чтобы доставить послания и пакеты с хлебом и другими продуктами на другой конец города. Она видела маленькие группки евреев, иногда кутавшихся в одеяла, с нашитыми желтыми звездами Давида на рукавах, – они жались друг к другу посреди улицы, словно в поисках взаимной поддержки, на них распространялись особые приказы, ограничивавшие свободу передвижения, им запрещалось собираться более чем по трое. Однажды она увидела пожилого еврея в приличном пальто и фетровой шляпе – офицер вермахта дулом автомата вытолкнул его на середину улицы. Кристина почувствовала, как инстинктивно дернулась ее рука, чтобы подхватить старика, не дать ему упасть, и она с трудом сдержалась, а мгновение спустя заставила себя улыбнуться офицеру, когда тот попросил ее предъявить документы [35]. Испытывая отвращение к самой себе, она понемногу начала понимать, что такое кампания террора, развязанная нацистами с целью контролировать Варшаву с ее многочисленным и страстным подпольным сопротивлением. Позднее она писала в отчете, что «только в Варшаве каждую ночь расстреливают около ста поляков. Террор неописуемый. Но дух поляков великолепен» [36].
Кристина жила у разных надежных друзей, которые не стали бы никому об этом рассказывать, но однажды ее узнал в многолюдном кафе один из случайных старых знакомых и через весь зал громко окликнул ее по имени: «Что ты здесь делаешь? Мы слышали, что ты уехала за границу!» [37]. Она отказалась признать себя госпожой Гижицкой, женой влиятельного иностранного дипломата, и уж тем более Кристиной Скарбек, про которую все знали, что она дочь еврейки, заказала еще кофе и намеренно не спешила уходить, как будто ей и вправду нечего скрывать. Тем же вечером она покинула Варшаву, потратив две недели на то, чтобы выехать из Польши – поездом, на телеге, пешком. Она собирала сведения о промышленном производстве в стране, о транзите немецкого провианта и боеприпасов, о расположении крупных армейских частей в глубине Польши и вдоль демаркационной линии, обратила внимание на то, что многие подразделения направляются к российской границе или в Румынию и Турцию.
Но один инцидент оказался для нее особенно удручающим: удержание нескольких тысяч баварских солдат в железнодорожных вагонах без еды в течение двух недель и их гибель. Поляков, которые пытались кинуть заключенным еду, убивали на месте. «Наконец их вывели, выстроили в шеренгу и расстреляли, – докладывала Кристина. – Говорят, они попытались поднять восстание». Она присматривалась и к настроениям в германской армии, к отношению солдат к польскому населению. Как правило, солдаты «были пьяны от водки, – отмечала она, – их целенаправленно таким образом поддерживали в хорошем настроении». В целом она чувствовала недовольство в армии, оккупанты боялись, «что если Германия проиграет, их
