сведения о себе или еще каких-либо важных вещах. Но довольно редко. Если хочешь, проверь. Впрочем, мне кажется, ничего там нет».
«Ошибаешься, Кирюшина, – про себя произнес я. – Что-то тут все равно есть. И, похоже, как раз письменный документ… Вот только как его достать оттуда?»
Я начал извлекать вкладыш из трубки, но в пинцете оказывались лишь кусочки мелкой трухи, словно хлопья пепла… Если я буду вытаскивать его такими эфемерными клочками, то от моей работы толку окажется абсолютный нуль.
Оставалось одно – расколоть цилиндрик параллельно образующей. Я снова взялся за стамеску.
«Ты уверен, что делаешь правильно?» – задал я сам себе вопрос.
Внутренний голос молчал. Значит, правильно.
Минут через десять на трубке появились две аккуратные продольные трещины, и я, положив омамори на стол, приподнял одну половинку, как крышку. Правда, вторая смоляная пробка не давала разделить трубку надвое окончательно, но я и не стал ее разбирать, а просто вставил распорку между обеими половинками амулета.
Я прокрался в комнату и вытащил из Танькиной фонотеки два компакт-диска; сам я музыку терпеть не могу, особенно эстрадную, перенасытился ею еще в те времена, когда занимался нелегальной звукозаписью. Оказалось, что схватил любимые Танькины – Валерия Меладзе и Александра Серова… Ладно, с дисками-то ничего не случится, мне только футляры из оргстекла нужны…
Я вытащил наконец содержимое омамори и аккуратно положил свиток на поверхность одного из футляров.
Сделав перекур, я принялся разворачивать бумажную трубку. Истлевшая бумага поддавалась плохо; почти невесомые кусочки свитка так и норовили разлететься в разные стороны, и потому я даже дышал вбок. И так увлекся, что не услышал, как подошла Таня.
– Послушай, эксперт-криминалист, – услышал я и, вздрогнув, едва не порвал один из наиболее крупных кусочков с хорошо сохранившимися иероглифами на нем. – Ты отдаешь себе отчет в том, что принимаешь необратимые решения?
– Отдаю, – спокойно сказал я. – Помнишь философский вопрос: можно ли приготовить яичницу, не разбив яйца?
– А если ты приготовил яичницу из золотого яйца, Маскаев?
– Не думаю… Тем более, что скорлупу я выбрасывать не собираюсь.
Танька вытащила из моей пачки сигарету и закурила. Я, сколько себя помню, всегда боролся с этой вредной привычкой (не своей, а ее), но сейчас не стал реагировать. Тем более, что Таня не стала больше комментировать мои действия, а просто уселась на табурет чуть поодаль, придвинув к себе пепельницу.
Я продолжил свой кропотливый труд. Свиток почти полностью развернулся. Лист бумаги оказался небольшим, как раз почти по размеру футляра от компакт-диска: где-то сантиметров девять на тринадцать, может, чуть больше. Часть свитка, рассыпавшуюся на кусочки, я подхватывал пинцетом и подкладывал к уцелевшему центру, словно собирал мозаику-головоломку. И скоро передо мной лежало что-то более-менее похожее на текст… Разумеется,
