из дома… Так, Маскаев-кот?
– Вот и не угадала…
– А ты злишься, что мы помирились, и тебе приходится играть в порядочность… Плут ты, Андрей. Да у тебя на физиономии все крупным шрифтом отпечатано… В принципе, если ты и пойдешь, сам ведь знаешь, мало что изменится. Просто мне известно, что когда в тебя вселяется злой дух, то хоть пояс невинности на тебя надевай – ничто не удержит.
Я невольно вздрогнул.
– Какой еще «дух»?
– Такой. Который тебя, как мартовского кота, таскает иной раз невесть в какие дырки, а потом ты злишься, и думаешь, какого черта это сделал… Верно ведь? Только сам себе ты никогда в этом не сознаешься.
– Да никуда я не собираюсь…
– Имей в виду, – произнесла Таня, – я тебя насильно удерживать не стану.
Вот и все. Несколько умело построенных фраз, и я уже знал, что никакая сила не заставит меня пойти к Ленке. Только заполночь, когда я уже начал засыпать после привычного раунда борьбы под одеялом, вдруг подумал, насколько все же бабы хитрее нас, мужиков, особенно если это касается дел интимных.
Но подумал без всякой досады и уж тем более, злости.
Глава VI
Господа японцы встретили нас в том же составе, в каком были вчера, и в точно такой же обстановке, какая имела место тогда в номере. Можно даже вообразить, что после моего вчерашнего визита и Такэути, и Мотояма не трогались с места и даже не переодевались: кимоно Акиры по-прежнему оставалась таким же угольно-черным и без единой складочки, а Сэйго, на первый взгляд, тоже не менял прикид, но вскоре я обратил внимание, что вместо «ливайсов» на нем теперь сидели «райфлы». Демократично, черт возьми…
Оба азиата показались мне то ли настороженными, то ли заинтригованными. Как показала беседа после представления им Тани и непременного чаепития, отцовский сувенир являлся вообще чем-то из ряда вон выходящим.
– Мотояма-сан убедительно просит узнать, кем и как был вскрыт талисман-омамори, – начал Такэути. – Дело в том, что мы, японцы, очень бережно относимся к истории своей страны и пользуемся любой возможностью, чтобы собрать сведения о выдающихся людях Японии, к которым, без сомнения, относятся и самураи рода Дзётиинов. Последний представитель этого рода, как узнал Мотояма-сан, когда звонил вчера в Токио, погиб во время второй мировой войны – он был летчиком. Из тех, что в конце войны получили нарицательное имя по названию одного из спецотрядов – «Камикадзе»… Пилоты-смертники вычеркивались из списков живущих еще до своей фактической гибели, но порой случалось, что они не погибали в действительности. Например, попадали в плен – японские самолеты иногда оказывали летчикам такую «услугу» – будучи легко подбитыми, те же «мицубиси» или «накадзима», вместо того, чтобы сгореть или сорваться в штопор, благополучно планировали и жестко приземлялись, оставляя пилотов в живых… Кроме того, – Сэйго слегка прищурился, – всем известно, что даже камикадзе мог в бою «потерять лицо», но об этом говорить не принято. И последнее. То, что омамори оказался в России, говорит о многом. Самурай, уходящий на заведомую смерть, передавал талисман за
