строго поглядела на Данилу: «Чегой-то зря я его в дом взяла…» – вздохнула она.
Тринадцатого сентября4 под Воздвиженье Креста Господня барыня решила ехать ко всенощной в церковь.
– Что-то душа не на месте! – жаловалась она няньке. – Получила письмо от Акима Максимовича – на войну собирается…
– Ох, Господи! – перекрестилась мамка. – Так и я с тобой поеду, – с нежностью смотрела она на барыню.
На Воздвиженье в Чернавке шумела ярмарка. Ольга Николаевна надумала развлечь сына. После церкви она немного успокоилась.
Максим пил грушевый квас и наблюдал, как цыган мужику лошадь торгует и безбожно его обманывает.
Сидящий на облучке брички Агафон тоже недовольно хмурился – жалел бестолкового мужика. Наконец, не выдержал и огромный, такой же обросший, как цыган, подошел к ним.
Максиму со своего места хорошо было видно, как он спорит с цыганом, указывая мужику на лошадь. Цыган что-то лопотал, яростно глядя на Агафона и жестикулируя руками: то поднося их к груди, то показывая на небо. Мужик сначала недоуменно крутил головой, затем какое-то понятие забрезжило в его дремучем мозгу, и через минуту он с остервенением лупил цыгана под хохот рубановского кучера.
Ярмарка в этот раз была скучная и быстро надоела.
По пути домой Максим выпросил разрешение у матушки посетить Кешку, и Агафон довез его почти до их дома.
– Недолго, сынок, – крикнула, уезжая, мать, – к темноте домой вернись, да пусть проводят тебя.
Зайти к деду Изоту она почему-то не захотела.
Кешки дома не оказалось: уехал с отцом и дядькой на рыбалку.
– Подожди маленько, – предложил Изот, – скоро вернуться должны.
Сам он вместе с невестками укладывал в сарае сено.
– Бери, барчук, вилы, да сено мне подавай, а я девкам наверх метать стану, – подключил Максима к работе.
Поплевав на ладони, тот доблестно схватил вилы.
Выглянуло вечернее солнышко, на минуту тонкими лучами пронзив высохшее душистое сено сквозь щели сарая. Воздух был тягуч и душен. За перегородкой фыркали и трясли головами лошади. По перекладине под самой крышей, как сегодняшний канатоходец на ярмарке, осторожно шествовал пушистый кот. Иногда он останавливался и строго поглядывал на людей – видно, сорвали его охоту.
Работали споро.
– Барчук, поспешай! – смеялась наверху Кешкина мать.
– Чё, папенька, не успеваешь за бабами? – подначивала, подбегая к краю стога, вторая невестка. Наклонялась, вывалив из старенького сарафана груди, поддевала вилами навильник сена и несла его вглубь, плотно укладывая под самую крышу.
Через полчаса руки мальчика начали дрожать от напряжения, а вилы выскальзывали из потных ладоней.
«Не сдамся!» – думал он, подтаскивая сено. На его счастье, сена становилось все меньше и меньше.
– Еще чуть-чуть – и шабашить будем! – задыхаясь, произнес дед Изот. Лицо его
Старый стиль.
