так и в Сибирь недолго угодить, и в отставку…
Причем отставка беспокоила его значительно сильнее.
– Да не виноват Рубанов! – заступился за друга ротмистр князь Голицын. – Его превосходительству придраться хотелось, что он успешно и осуществил… Да не думал отпор получить…
– Милостивый государь! – закричал полковник. – Какой отпор? Эта же – генерал!!! Вот получишь скоро производство в рядовые, забудешь про отпор-то, – пообещал он Рубанову, в сердцах хлопнув дверью.
Поутру разведчики сообщили, что недалеко, за лесом, обнаружен небольшой разъезд французов. Не успели оседлать лошадей, как появились уланы противника.
– На ко-о-нь! – раздалась команда Рубанова.
Эскадрон одним из первых в полку оказался в седле.
– Сабли из ножен! Ры-ы-сью арш! – отдал он команду.
Несколько пуль, противно свистя, пролетели над головой. Негромко вскрикнув, позади кто-то упал. Эскадрон на рысях мчался навстречу врагу.
– Прибавь рыси! – приказал Рубанов и выстрелил из пистолета в сторону противника.
Радость начинала пьянить его. Радость боя! Сабля серебряной молнией рассекала воздух над головой. Краем глаза он видел своих кавалеристов, крепко сжимающих рукояти клинков.
– У-р-р-а! – зверели они, приближаясь к противнику.
Перед ними были уже не люди, которые так же, как и они, недавно пили вино, играли в карты и любили женщин… – это были ВРАГИ. ВРАГИ России, а значит – и их ВРАГИ.
Оскалив зубы, Рубанов врубился в строй растерявшихся уланов. «Узнаете русских гусаров». – Оглядывался, выбирая противника. «У-р-р-а!» – слышал вокруг себя и видел отвагу в глазах друзей.
– У-р-р-а! – хрипел сам, обостренно воспринимая происходящее, и даже не думал, что может погибнуть.
«За Отечество! За Россию! Что может быть слаще Родины? За что еще можно без раздумий отдать жизнь?!»
Постепенно крики затихли, и с обеих сторон слышались лишь стоны раненых и предсмертные всхлипы. Рубились деловито и молча, исправно и на совесть исполняя воинскую свою работу.
Прорубаясь сквозь неприятельский строй, разя направо и налево, пробивался он к центру, где заметил командира французов, рядом с которым гарцевали трубач и знаменосец.
Вражеский полковник выглядел спокойным. Кивер его валялся под копытами коня. Потные черные волосы прилипли к высокому лбу. Серые глаза на бледном лице спокойно смотрели на приближающего врага. «Везет мне на уланских полковников, – подумал Рубанов, – своих и чужих». На минуту полковника заслонил разъяренный уланский капрал на толстом, сытом жеребце. В левой руке его чернел взведенный пистолет, направленный на ротмистра. Выстрелить улан не успел. Кхекнув, Рубанов ударил его по руке, и пистолет вместе с сжимавшей его кистью полетел на землю.
Превозмогая боль, дико скаля зубы и с ненавистью глядя на русского, из последних сил улан поднял правую руку с саблей, думая, успеет или нет, но гусар оказался
