трассеры от карандашей.
– Мо-о-ой золото-о-ой… – забасил Эсхил, потянувшись губами к младшей дочери.
– Варька, зар-раза, стирать не успеваю! – неожиданно заорала Татьяна и так жахнула ладонью по столу, что из вазочки на клеенку выпрыгнули обломки печенья.
Дочь с ревом убежала.
– Внутричерепное давление у нее. Это нам за грехи наши, – сказала Татьяна так буднично, будто объяснила, что в комнате нет света, потому что перегорела лампочка.
Эсхил потянулся к чайнику, подлил себе кипятку:
– А ты как живешь, Петше?
– Как все.
– Женат?
– Есть маленько.
– Это та самая девочка, которую я видел, когда в первый раз на каникулы приезжал?
…После школы Эсхил с Петром стали готовиться к экзаменам в «Щуку» – учили Маяковского и Зощенко, репетировали этюды. Но тут у Авдеева слег отец, и в Москву Христофоридис поехал один. Отец сгорел всего за месяц, а на следующий день после похорон несостоявшемуся студенту принесли повестку из военкомата. Срочную он служил там, где только песок да верблюды.
Какое-то время Авдеев утешал себя, что поступит в театральный институт после армии, – вчерашним солдатикам делали поблажки. Но, прослужив год, нечаянно начал писать рассказы – вполне себе приличную прозу о том, для чего люди просыпаются каждое утро.
Уволившись из армии, Петька пошел на филфак Святоградского университета и женился на милой медсестричке Стелле, приходившей делать уколы его маме Анне Антоновне. Старший товарищ Январев – записной ходок из их же студии – советовал: «Не женись рано, погуляй». Но начинающий писатель не послушал.
Медсестричка оказалась доброй, однако совершенно не приспособленной к домашнему хозяйству. То, что другие женщины делали шутя, ей давалось мучительно. Поначалу Стелла тщилась соответствовать – покупала ткань для штор не в цвет обоев и утюжила мужу брюки так, что он переглаживал заново, но после рождения дочери словно надорвалась: уже четырнадцать лет Петр сам следил, чтобы у него не переводились чистые рубашки, и штопал себе носки. В конце концов писатель решил: нужно разводиться – хорошо, дочка подросла…
– Так и живем, – резюмировал Авдеев.
Татьяна тихонько вздохнула. Она давно отправила Глафиру из-за стола – подальше от разговоров взрослых – и теперь прислушивалась к происходящему в глубине дома.
– Разведетесь – один останешься, – неодобрительно предостерег Эсхил.
– Есть женщины в русских селеньях…
– Нашел уже?
Татьяна изобразила на лице беспокойство по поводу притихших дочерей и вышла.
– Скрипачка из музыкальной школы… Римма. На моем творческом вечере познакомились.
– Так и дыши! А то – семейная «лодка разбилась о быт»!
У Авдеева зазвонил мобильник.
– Стелла,
