Евгений Онегин. Александр Пушкин

      Но сквозь надменность эту я читал

      Иную повесть: долгие печали,

      Смиренье жалоб…В них-то я вникал,

      Невольный взор они-то привлекали…

      Но это знать графиня не могла

      И, верно, в список жертв меня внесла.

      «Звали как, не помню, право», – эти слова кажутся отсылкой к роману в стихах: «Итак, она звалась Татьяной» (2, XXV). «…ладный идеал / Тщеславия» – как тут не вспомнить преображения сельской мечтательницы в блистательную «законодательницу зал», скрывающую свои истинные чувства от света и под конец награждаемую от автора титулами «верный идеал», «милый идеал» (8, L, LI)?

      Графиня из «Домика в Коломне», конечно, не единственно возможный, хоть и вероятный образ будущего Татьяны. Не раз, например, высказывалось предположение, что ее, а вовсе не Онегина Пушкин думал всерьез приобщить к кругу декабристов: ее муж мог оказаться среди них, а она как жена декабриста – отправиться за ним в Сибирь. Явить пример верности и самопожертвования – это вполне могла бы совершить Татьяна, «верный идеал» автора. Однако Пушкину это было уже не нужно: подняв Татьяну на пьедестал, бросив к ее ногам Онегина и дав ей высказаться, он довел роман до конца. Вновь доказывать ее верность и нравственное превосходство над заглавным героем, и так уже очевидное для читателей, не было никакой необходимости. Свою любимую героиню Пушкин оставил в минуту ее торжества, как Онегина – «в минуту, злую для него».

      Открытость финала, кроме всего прочего, смягчает его грустный характер и позволяет надеяться на лучшее будущее для Онегина и Татьяны. Автор, за переменами в жизни и настроениях которого в романе можно было следить почти так же, как за его героями, в конце прощается с читателями, и будущее его для них остается неизвестным. Мы знаем, как сложилась судьба Пушкина, который не зря испытывал тревожные предчувствия перед своей женитьбой (она состоялась 18 февраля 1831 г. в Москве). Однако в романе в стихах эта судьба так и осталась неопределенной, подобно будущему Онегина. Осталась предметом тревог и надежд, то есть тем, чем она была для Пушкина 25 сентября 1830 г., когда он поставил точку после слов: «Как я с Онегиным моим».

      Евгений Онегин

      Роман в стихах

      Pétri de vanité il avait encore plus de cette espè ce d’orgueil qui fait avouer avec la même indifférence les bonnes comme les mauvaises actions, suite d’un sentiment de supériorité, peut-être imaginaire.