закивал в ответ, подобострастно при этом улыбаясь.
– Как же, как же! По моей, по моей!
– Человечек, похоже, в узилище, – сказала повелительница. – Мой слуга, Виккус, принёс вещи, принадлежавшие человечку. Он оставил их в комнате для переговоров. Дверь защищена заклятием Треугольника, так что не забудь прочитать молитву бессмертного, прежде чем войти.
Савойский упал на колени и прошептал:
– Немедленно, немедленно займусь. Все, все проблемы будут решены. Все ошибки исправлены. Всё будет…
Склонив голову, стоял он на коленях. И заметить не успел, как повелительница покинула его кабинет.
Ушла она тихо. Совершенно бесшумно.
А Савойский, обнаружив, что в кабинете он один, выждал для верности минуту – и кинулся к столу.
Набрав номер, бросил в трубку:
– Муцкевича и Клещёва ко мне! Живо!
Через три минуты дверь приоткрылась и два помощника по особым поручениям, Муцкевич и Клещёв, вошли в кабинет.
Эти помощники всегда работали парой, и пара эта была удивительной. На первый взгляд, даже несколько комичной.
Муцкевич был мужчина крупных размеров, совершенно неохватный в том месте, где у некоторых людей располагается талия. Голову брил он наголо, а вот чёрную с сединой бороду отпустил широкую, окладистую, нечёсано-косматую.
Носил вечно мятые джинсы, кожаные ботинки на толстой подошве и, на голое тело, коричневый свитер с вышитыми на нём жёлтой ниткой северными оленями.
Двигался он не спеша, говорил басом, и больше всего на свете любил холодное пиво и сальные шутки.
Клещёв же был размерами мелок, худощав и узкоплеч. Носил очки с толстыми линзами в старомодной роговой оправе. Бородку имел тонкую, козлиную, под стать же ей был и противный его, тонкий и дребезжащий, голосок.
Носил он всегда один и тот же, старый и до белых пятен истёртый, горохового цвета костюм с заплатами на локтях.
Анекдотов не любил никаких, к юмору вообще был равнодушен, просто иногда унижал людей из числа самых безответных – и тем развлекался.
Пиво пил к компании с Муцкевичем и исключительно за его счёт. За свой счёт пил только чай (без сахара).
Едва живописная эта пара оказалась в кабинете директора, как Савойский, едва взглянув на них, скомандовал:
– В переговорной комнате. Дверь охраняется. Прежде чем войти, прочтите молитву по бумажке, которую я вам дал. В комнате вещи. Нюхайте, ищите. Владельца убрать. Срок – три дня. Вон отсюда!
Помощники, откланявшись, удалились.
А Савойский долго ходил ещё из угла в угол, охваченный смутным беспокойством, и пинал иногда в раздражении хладный уж труп юрисконсульта, злобно за что-то поругивая покойного вполголоса.
5.
На безлюдной пристанционной площади, мучимая одиночеством, возле заботливо укутанной старым одеялом тележкой, стояла цветущего,
