все рассказать, ее голос потек спокойнее. – Даниле никто не может перечить, он чувствует вседозволенность и пользуется. Мне нужны доказательства, что все это было на самом деле.
– Почему не сказала с самого начала? Любую болезнь проще предупредить, чем лечить, а Данила – больной. Постой. – У меня взмок лоб. – У него тоже есть такая папка? Не дал же он тебе спокойно сэлфиться в интересных позициях, если и сам…
– У него на каждую из нас такая папка. Он же водит к себе, а там ничего не заметишь даже если тебя несколько камер снимают. Все выглядит как игра, он улыбается, ничего не запрещает… а потом монтирует, и получается, что мы сами приходим и его соблазняем. Тогда выставляются условия: если вякнешь, то вот свидетельства, что все происходило по обоюдному желанию, а он во всем этом чуть ли не пострадавшая сторона. И все сразу уйдет в сеть, и родственники с одноклассниками увидят, какая ты на самом деле и как хорошего человека подставить хочешь. Мы с девчонками договорились: если кто-то сможет уничтожить его записи, то со своими обратиться в полицию. Или хотя бы припугнуть этим, чтобы приструнить на будущее.
С минуту я собирался с мыслями.
– Слушай сюда, сестренка. Папку с телефона, который легко потерять или отобрать, как у некоторых (не будем показывать пальцем, к тому же этот некоторый сейчас далеко) нужно перенести в «облако» и на всякий случай скопировать на компьютер – чтоб было под рукой и в нужный момент не зависело от интернета. Держи. – В руки сестренки перекочевал мой планшет. – Скопируй и запароль так, чтобы ни один хакер не взломал. Никаких имен и дней рождения, только перемешанные наборы цифр и букв в заглавном и обычном виде. Папка будет лежать у меня, открыть сможешь только ты. Теперь несколько слов по этому уроду. Я хочу с ним поговорить.
– Не надо, будет только хуже. Ты далеко, а у него найдутся дружки из секции, куда он ходит, и мне такое устроят, когда Данила, с которого все взятки гладки, снова будет ухмыляться в сторонке…
– Я смогу объяснить, что если с тобой что-то случится, все равно виноват будет он. Пусть пылинки с тебя сдувает.
– Если со мной что-то сделают посторонние, его вину еще нужно доказать, а со мной уже сделают. Ты этого хочешь?
Звучало убедительно, но все же логика где-то хромала. Зло нельзя оставлять безнаказанным. Эх, почему Маша не рассказала все это, когда Гарун был жив? Мы с ним вдвоем…
Стоп. А сам я что же – не мужик?
Теперь поднялась злость на себя. Самая продуктивная злость из возможных.
– Я подумаю, как лучше сделать, чтобы ты не пострадала. Пойдем на кухню, чай стынет.
Чаепитие прошло в похоронном настроении. Я молчал, шумно прихлебывая из стакана, Машенька тоже не горела желанием болтать, а Хадя никогда не начинала разговор первой. Вру, начинала, но при наличии причины, против которой танк – это детская рогатка.
Никогда не думал, что доживу до такого: закончив с чаем, сестренка взялась помогать Хаде в мытье посуды, а затем (невероятно! Наверное, сегодня снег выпадет или метеорит на голову упадет) пообещала участвовать в стирке. Неужели взрослеет? Радость
