безобидная тема и чудесное умиротворяющее занятие, оно сближает даже ярых врагов, не говоря о близких родственниках.
– Да, – сказал я.
Сестренка хмуро кивнула:
– С радостью, но вряд ли смогу сидеть.
– Прости, Маша. – Я хотел по-братски обнять, но она обиженно отпрянула: настал миг возмещения морального ущерба материальным. Сестренка задумалась, что потребовать у провинившегося братца.
Я, конечно, перестарался, но причина была крайне уважительной. И несмотря на мое «воспитание» сестренка столь упорно защищала злыдня-брата от полиции…
Я сделал еще один шаг к примирению.
– Я хотел как лучше, а то, что получилось как всегда, это – случайность. – Голос просил прощения и сулил приятные преференции. Машенька знала эту интонацию. За ней обычно следовали, например, поход в кино с покупкой большого ведра попкорна, мороженое по первому требованию и даже возможность поиграть на моем компьютере. – Очень болит?
– Тоже показать, как этим? – Светлые локоны мотнулись в сторону двери. Но выражение глаз уже смилостивилось, в них мысли искали наилучший способ подтверждения братской любви.
– Маша, можно тебя на секунду? – Хадя застопорилась на пороге кухни. – Там твоя одежда и еще кое-что на полу…
Забыв обо всем, даже о том, что где-то что-то болит, Машка ринулась наводить порядок и убирать улики, которые могли подвигнуть меня на новый тур воспитания. Это в свою очередь могло вызвать возвращение Прохора и компании. Бог, как известно из поговорки, троицу любит, но лучше не доводить.
Хадя ногой отбросила к стенке валявшийся ремень, словно это была ядовитая змея.
– Это ты называешь воспитанием? – Грозовой взгляд переполняли гнев и горечь. – Это акт отчаяния, свидетельство поражения. Поступок должен быть продолжением слов, а слова – выливаться из примера, который подаешь жизнью.
Это я и сам понимал, но все же спросил:
– И что бы ты хотела, чтобы я сделал?
– Я? Это твоя сестра и твоя жизнь. Если хочешь, чтобы они тебе нравились, то делай их такими. Ломая, ничего создать нельзя.
У нее, видимо, накопилось, что сказать, но тут с великим облегчением на лице из кухни появилась Машенька. Хадя замкнулась, они поменялись местами. Сестренка направилась ко мне, Хадя исчезла на кухне, а я сел на кровати, уткнувшись в Машенькин телефон.
Рядом мелко продавился матрас, через плечо заглянуло любопытное личико и сразу отпрянуло:
– Не пойму: наслаждаешься моим позором или заводишь себя для нового круга воспитания?
– Стираю.
– Я справилась бы сама, – тихо вымолвила Маша, глазами провожая в вечность самые откровенные альбомы.
– Нет уж. – Я стал просматривать остальное на предмет похожего компромата. – Тебе что-то может понравиться, или на что-то покуситься рука не поднимется. Мало ли. А так я спокоен. Этого больше никто никогда не увидит.
– А если я хочу оставить себе как память?
– Снова напрашиваешься
