style="font-size:15px;"> Наконец, внесла свою долю в общий хаос и русская философия. Так, через С. Булгакова и И. Ильина созерцание стало «духовным смотрением и видением». «Созерцание – это такое наблюдение, которое вчувствуется в самую природу вещей. Созерцание возносит человеческую душу и делает ее окрыленной».
И вправду, русская мысль настолько полярна, что, сведи ее воедино, мы получим окрыленный тип Смердякова. Вообще, связывать созерцание как с божественным откровением, так и с духовным деланием несколько греховно: представьте, что было бы, если бы, к примеру, Иосиф оказался созерцателем и, получив откровение, тотчас забыл о нем, очнулся, «ничего не вспомнил бы». Откровение и духовное делание не могут быть статичны – они требуют действий; и человек здесь – деятельный пророк – этот профетический тип, который пусть и одинок, но социален. Он, избранный, уже не имеет права таить, прятать в себе откровение – и уж тем более пренебрегать им, «забыв, проснувшись».
У Ильина к созерцанию приложено такое сочетание: «Око духа». Возможно, что эти понятия – созерцание и узрение – от одного корня; но кто сказал, что однокоренные слова обязательно синонимичны – они в полной мере могут иметь полярные значения.
Око Созерцателя – невидящее око…
* * *
Нет, нашему мужичонке с философами не договориться и не объясниться.
«Мыслю – значит существую». Но когда я «не мыслю», я все равно существую, и неизвестно, какое состояние для человека лучше. Есть радость познания, но и радость отречения от познания не меньше. Интересно во все заглядывать, но если, вслед за Розановым, «надоело заглядывать»? «Почему я должен во все заглядывать»? Вряд ли здесь возможно примирение, и воинственный разум зачастую схож с той синицей, что пытается поджечь море.
Не станет Созерцатель говорить с Философом – для созерцания философия не нужна, в то время как для философии это состояние человека рано или поздно станет краеугольным…
Впрочем, оставим нашего Созерцателя в зимнем лесу и не станем его будить и расспрашивать – ибо неизвестно, какую утрату понесет он, очнувшись…
НА ДНЕ ХОЛСТА (1996)
«На пожелтевшем манускрипте…»
На пожелтевшем манускрипте,
Как прежде, тайнопись времен.
Круг замкнут, этот круг – канон,
И из него уже не выйти.
Казалось, комната пуста:
Перо, бумага, томик Данта,
Мундир с извечным аксельбантом,
Шкаф и кровать на дне холста.
В ночи все звуки невесомы,
И в комнату из глубины
Сусальным ангелом ведомы,
Спешат навязчивые сны.
Цвета, как встарь, полны отваги:
Лиловый, алый, золотой,
И вот уж новою строкой
Украшен чистый лист бумаги…
А утром, только рассветет,
Все
