Московские бульвары: начало прогулки. От станции «Любовь» до станции «Разлука». Николай Ямской
Чтение книги онлайн.
Читать онлайн книгу Московские бульвары: начало прогулки. От станции «Любовь» до станции «Разлука» - Николай Ямской страница 19
Полагаю, что только за одно это Александрова можно было удостоить не одной, а еще нескольких памятных досок. В том числе на Белорусском вокзале. И конечно же на стене дома номер 7 по Соймоновскому проезду.
Искусство бригадного подряда
В том же 1939 году, когда Александр Васильевич Александров поменял свое прежнее жилье на квартиру в Доме правительства, из перцовского теремка проводили еще одного высоко оцененного властью счастливчика. Им стал художник Павел Соколов-Скаля. К концу 1930-х годов этот бывший авангардист и, безусловно, мастеровитый живописец окончательно сделал своим творческим приоритетом создание огромных пафосных полотен, которым официально было присвоено звание «окон истории». В 1938 году, например, таким «окном» стала его картина «И.В. Сталин на Царицынском фронте». А в начале 1939 года он уже вовсю трудился над следующим крупноформатным полотном под названием «Взятие Зимнего дворца».
Понятно, что при таком размахе и темпах Соколов-Скаля не мог обойтись без целой команды помощников, которые выполняли всю черновую работу. Да и площадь требовалась несравненно большей кубатуры, чем имелась в бывшем владении инженера Перцова.
«Большому кораблю» – и ордер в руки
Новую, достойную его «окон истории» мастерскую Павлу Петровичу предоставили на Масловке. И здесь наконец-то самый удобный момент прояснить, как на перцовской мансарде оказался Роберт Фальк. Напомню, что по возвращении в 1937 году из Франции художник фактически оказался и без крыши над головой и без работы. Прежняя мастерская на Мясницкой ему уже не принадлежала. Настоящая живопись – как он ее понимал – была официально осуждена и всячески вытеснялась из общественного оборота. Первая же, с большим трудом выбитая персональная выставка в 1939 году оказалась для Фалька последней. И оставалась таковой без малого два следующих десятилетия. Совершенно неведомо, чем бы такое призрачное бытие обернулось для художника, если бы Соколов-Скаля по-прежнему «изобразительно вписывался» в ранее отведенную ему студийную кубатуру на Соймоновском… Но творец «окон истории» убыл. А за освободившуюся