оставшиеся от когда-то висевших здесь картин. Хедер подходит к туалетному столику, садится и берет в руку щетку для волос.
– Эта комната могла бы быть моей! – весело говорит она и собирается расчесать свои волосы.
– Нет! – кричу я, прыгая к ней и выхватывая щетку. – Она грязная! Противная! – Я снова смотрю по сторонам. – Думаю, внизу лучше. Давай-ка закончим здесь и пойдем назад.
Больше смотреть особенно не на что. Я обнаруживаю еще одну лестницу, ведущую наверх, наверняка на чердак. У меня нет желания туда идти.
Дом стоит крепко. Он просто неблагоустроенный.
– Я хочу сделать несколько снимков. Это не займет много времени.
– Хорошо, – говорит Хедер. Теперь она кажется скорее заинтересованной, чем испуганной, и снова бредет к комнате с голубой шелковой кроватью.
Я фотографирую самые поврежденные места и общее состояние, насколько позволяет мой телефон. Через двадцать минут мне кажется, что с меня достаточно. Кожа зудит от чего-то такого, что я могу определить только как плохие флюиды. Здесь царит атмосфера небытия, и меня охватывает гнетущее чувство, словно все эти пустые комнаты полны воспоминаний о людях, которые тут спали. Однако я не могу понять, радостны эти воспоминания или печальны. Я буду рада пройти мимо тяжелой дубовой двери и предоставить этот этаж самому себе. Я возвращаюсь к главной спальне, и когда подхожу ближе, то слышу, как Хедер что-то напевает. Наверное, играет в Рапунцель или что-то в этом роде.
Только когда я подхожу еще ближе, я слышу, что она говорит:
– Но почему мама это делает?
Следует молчание, а потом она говорит:
– Это не очень хорошо. Мне это не нравится.
Я быстро захожу в комнату и вижу, что она сидит по-турецки на полу. Рядом с ней Спаркни.
– С кем ты разговариваешь? – беззаботно спрашиваю я. – А! И что сейчас говорит Спаркни?
Хедер смотрит на меня снизу вверх, не двигаясь с места:
– Это не Спаркни. Это Мадам.
Меня охватывает невыразимый ужас, такой же я чувствовала в последний раз, когда она упоминала свою невидимую подругу. Задыхаясь, я говорю:
– Хедер, я не хочу, чтобы ты разговаривала с Мадам.
– Почему? Мадам – мой друг. И вообще, невежливо не отвечать, – замечает она. – Ты всегда говоришь, что я должна отвечать, когда ко мне обращаются.
– Нет. Не в этот раз. Ты должна меня слушаться, Хедер, понимаешь? Я серьезно говорю. Мадам может говорить плохие слова. Неправильные слова! Прогони Мадам!
– А если я не могу? – спрашивает Хедер, глаза у нее округлены. – А если Мадам не уйдет?
Я безмолвно смотрю на нее, неспособная понять, пугает ли ее такая перспектива или нет. У меня нет для нее ответов. Я понятия не имею, как запретить вымышленное присутствие.
Затем она пожимает плечами и говорит:
– Все в порядке, теперь
