путем, чем греки и латины,проник в Европу арийский авангард.
Сначала с юга, обогнув Тавриду,
потом, как учит нас словарь Эфрона,
повернув на запад и на север,
переплыв Дунай, достиг он волн
Балтийского и Немецкого морей.
А уж затем на юг, но не назад
к сокровищам Востока, но вдоль
берегов, где чудеса творил Борей,
к Франции раздольной.
И, вспыхнув там огнем,
он искрами покрыл все то, что
Сообществом мы назовем теперь.
Не миновав часть Азии, при том.
Куда не взглянешь – остров
кельтский! На полуостровах,
Балканском, Пиренейском, и в Бретани,
в Британии, где за свет дневной взимали дань,
по Дунаю, стремившемуся в неба ширь,
Рейну, где девчонка манила дланью
лунатиков к себе на пир, виноградной Роне,
нарядной Сене, Луаре, убранной
подсолнухами, теми, ошеломившими Ван Гога,
но, конечно, позже, гоготунье Эльбе,
в Галлии, в Эльзасе, Боже! —
всюду жили галлы, бритты, бельги,
словом – кельты.
Кто сказать посмеет —
кельтов не было у нас?
Но вопрос, вот вопрос —
где они сейчас?
Где же кельты?
Где тот светлый авангард?
Александрия. Итака. Платон
Александрия, с Итакой на уме
Я посетил город, в котором жил поэт,
город моего имени,
с маяком на дне моря
и книгами на полках облаков,
нашел дом, в котором он скрывался
от вестников, сообщавших ему,
что время расставания истекло.
Я долго стоял перед темными,
дубовыми дверьми его квартиры,
прежде чем решился коснуться звонка.
Никто не отозвался.
С форштевня своего рабочего стола
после утомительного пути
он шагнул на берег Итаки.
А может быть попробовал еще раз
обойти ее гавань,
уйти под парусами в открытое море,
опять отправиться в запретном направлении
на край света,
чтоб вновь послушать смертоносные стихи,
погрузиться глубоко в себя
и обменяться парой слов
с мертвыми друзьями.
На все он был готов,
только бы и дальше шагать по тротуару,
которым ежедневно проходил,
отправляться в греческую церковь
Святого Саввы на соседней улице,
иноверцами не превращенную
в руины,
молить властителей небес ему дозволить
любовнице своей единственной,
хоть на песке она была каменным домом,
не говорить еще последнее —
прощай!
И у меня стоит перед глазами
образ Итаки,
высеченный на внутренней стене
моих висков,
истинная моя родина,
которой я обязан всем,
и своей жизнью.
Но я повторяю его слова,
читаю его мысли:
суждено тебе на Итаку вернуться,
нет никого, кто не вернулся
